Графит любви

ГРАФИТ

Л

Ю

Б

В

И

Пролог

В Москве март – это не весна. Это время года, когда зима словно показывает свою изнанку: все серое, промозглое и слякотное. Снег, который раньше был белым и пушистым, теперь лежит на тротуарах и крышах, напоминая грязно-бурый кашель. Воздух наполнен выхлопами автомобилей и ощущением безысходности.

Именно в это унылое время моя жизнь, которая раньше была предсказуемой, как маршрут метро «Кольцевая», свернула на совершенно другую линию.

Я, Анна Смирнова, шла по перрону станции «Курская», затерянная в толпе таких же усталых, закутанных в серые пальто людей. Студенты, офисные планктоны, бабушки с тележками – все мы были частицами этого огромного, вечно спешащего и вечно недовольного организма под названием Москва. В руке – потрепанный томик русской классики, в голове – мысли о незаконченной дипломной работе по литературе и о вечно пустом кошельке. Романтика? Страсть? Казалось, это слова из другого языка, из той жизни, что мелькала за витринами дорогих бутиков на Петровке или в сочных красках глянцевых журналов.

А потом был он. Не на перроне. Нет. Его мир был в другом измерении. Наше пересечение случилось позже, в стерильно-холодных стенах издательского дома «Вершина», куда я, дрожа от волнения, принесла статью для университетской газеты. Обычный интервью с обычным топ-менеджером. По крайней мере, так мне сказали. Но Никита Васильевич Волынский был всем, кроме обычного.

Помню, как замерла в дверях его кабинета – не кабинета, а целого пентхауса с панорамными окнами на бескрайнее море огней ночной Москвы. Воздух здесь был другим: густой, насыщенный дорогим парфюмом, властью и… опасностью. Он стоял у окна, спиной ко мне, силуэт его – широкие плечи, безупречный покрой темно-серого костюма – казался вырезанным из самого мрамора могущества. Когда он обернулся, время споткнулось.

Его глаза. Боже, эти глаза. Цвета грозового неба над Москвой – не голубые, не серые, а именно стальные. Они не смотрели – сканировали, проникали под кожу, выворачивали душу наизнанку с первого же мгновения. В них не было ни капли тепла, только леденящий, сжигающий одновременно, холод. И невероятная, подавляющая воля. Я почувствовала себя мышью перед удавом. Маленькой, ничтожной, абсолютно раздетой под этим взглядом.

Голос его был низким, бархатистым, но в нем звенела сталь. Каждое слово – точный удар. Он говорил о бизнесе, о цифрах, но его присутствие заполняло все пространство, давило на грудную клетку. Я едва могла дышать, едва могла выдавить ответы, чувствуя, как предательски дрожат руки. Он задавал вопросы, которые выходили далеко за рамки интервью. О моих мечтах. О моих страхах. О том, что я скрываю даже от самой себя. Казалось, он знал. Знал все.

Когда интервью, наконец, закончилось, и я уже мысленно благодарила все высшие силы за возможность сбежать, он остановил меня одним жестом. Изящным движением руки он достал из внутреннего кармана пиджака не конверт с гонораром, как я ожидала, а тонкий, черный конверт из плотной, дорогой бумаги.

– Анна… – Мое имя на его губах прозвучало как приговор… или обещание. Неприличное, пугающее обещание. – Прежде чем уйти. Прочти это. Только когда будешь одна. – Он протянул конверт. Его пальцы едва коснулись моих, но ток, пробежавший по коже, заставил меня вздрогнуть, как от удара. – Там… предложение. Оно не для всех. Но я думаю, оно для тебя. Решишься ли ты на него – другой вопрос. Ты выглядишь… хрупкой.

В его стальных глазах мелькнуло что-то неуловимое. Не усмешка. Скорее, вызов. И предвкушение. Я взяла конверт. Он был тяжелее, чем казался. Без адреса, без подписи. Только мое имя, выведенное четким, безошибочным почерком.

– Что… что это? – прошептала я, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Он лишь слегка наклонил голову, и тень от его ресниц упала на скулы.