Кэтрин
Я стою в тёмной комнате. Воздух густой, тяжёлый, пахнет дорогим табаком и железом крови.
Свадебное платье висит на мне клочьями, разорванное ножом, и каждый лоскут напоминает: я – трофей.
А напротив – он. Мужчина с глазами дьявола. В его взгляде – холодная бездна, обещающая лишь боль и подчинение.
Мне никогда в жизни не было так страшно.
Моя реальность превратилась в ад.
И всё это – из-за него.
Правда о прошлом всё ещё не укладывается в голове. Как можно было так поступить – предать, отвернуться, оставить? Но сейчас это уже не имеет значения.
Гораздо страшнее другое – мужчина передо мной. Его глаза прожигают до костей. Он смотрит так, будто я уже его. Будто выбора у меня никогда и не было.
– Я тебя предупреждал, – его голос режет, как сталь. – Или ты сама снимешь платье… или я разорву его до конца. У нас брачная ночь, дорогая.
Он делает шаг. Я отступаю, вжимаясь в ледяную стену.
– Пожалуйста… – мой голос срывается, едва слышно. – Не делай этого.
На его лице нет ни тени жалости. Только мрак и ярость. Он готов уничтожить, и я чувствую это каждой клеткой.
– Мне продолжать? – его голова склоняется чуть набок, словно у хищника перед прыжком. – Или ты подчинишься сама?
Слёзы катятся по моим щекам. Он лишь усмехается уголком губ.
Затем достаёт нож – тот самый, что уже рвал ткань, – и одним движением разрывает платье дальше. Его руки жёстко хватают меня за талию, и в следующее мгновение я оказываюсь на диване, прижатая к холодной коже обивки.
Я не могу оторвать от него взгляд. Слёзы застилают глаза, но я даже не пытаюсь их вытереть. Он нависает надо мной, как тень, и воздух становится тяжёлым. Его дыхание горячее, рваное, и я готова к самому худшему.
Но вдруг… он замирает. Его лицо искажается гневом, глаза сверкают так, что страшнее, чем от ножа в его руке. Он резко выдыхает сквозь зубы, и этот звук пронзает меня до костей.
– Чёрт! – рычит он и с силой отбрасывает нож, будто отталкивая собственное безумие.
Разворачивается и хлопает дверью так, что стены дрожат.
Я остаюсь одна – дрожащая, с мокрыми щеками и сердцем, бьющимся так яростно, будто оно хочет вырваться из груди.
Комната погружается в тьму. Я сжимаю руками разодранное платье и не могу остановить дрожь.
Он думает, что сможет сломать меня. Что я стану его покорной игрушкой.
Но он ошибается.
Я не такая хрупкая, как кажусь.
Дамиан
Она стояла передо мной – в разодранном платье, со слезами на глазах, с дрожащими губами. Слишком хрупкая. Слишком чистая.
Я должен был сломать её прямо здесь. Сделать своей. Уничтожить её волю, превратить в то, что принадлежит только мне.
Но в последний момент что-то внутри сорвалось. Я отшвырнул нож, ударил дверью так, что дрогнули стены, и вышел прочь, сжимая кулаки.
Проклятье.
Что за слабость?
Я не имею права на неё. Она – всего лишь инструмент моей мести. Игрушка в моих руках.
Я сжал кулаки, с трудом сдерживая ярость.
Отец всегда говорил: «Женщина в доме – это его сердце. Если сердце разбито, дом мёртв».
Для него мать была как хрустальная ваза – редкая, бесценная, которую он оберегал от всего мира. Я рос, видя, как он смотрел на неё с такой нежностью, словно в его руках было не оружие, а сама жизнь.
В нашей семье женщину уважали, берегли. Это было правилом, которое стояло рядом с кровью и честью.
И вот теперь передо мной – моя цель. Орудие.
Но, чёрт возьми… во мне что-то дрогнуло. В её глазах я увидел не только страх. Я увидел женщину. Живую, хрупкую – как ту самую вазу, которую отец держал в своих руках.
Я заставлю её подчиниться по собственной воле. Медленно. Холодно. Шаг за шагом.
Она думает, что сможет бороться?
Она думает, что устоит?
