Антонио прижал её к стене так резко, что штукатурка тихо хрустнула за спиной Камиллы. Его ладонь сжала её запястье, другая упёрлась в стену рядом с её лицом, отрезая путь к бегству. Взгляд – тёмный, дерзкий, в нём не было ни капли сомнения.
– Ты слишком много болтаешь, девочка, – прошипел он, наклоняясь так близко, что его дыхание обжигало её щёку. – А я привык затыкать таких, как ты.
Камилла усмехнулась. Это был не испуг – вызов. Уголок её губ дернулся вверх, глаза вспыхнули холодным огнём.
– Ошибся дверью, Рицци, – произнесла она тихо, почти шёпотом. – Я не из тех, кого можно заткнуть.
Одним резким движением она развернула кисть, выскользнув из его хватки, будто её кожа была ртутью. В то же мгновение её пальцы скользнули к его поясу.
Щёлк.
Металл блеснул в её руке. Она подняла пистолет, нацелив прямо ему в грудь.
Антонио замер. На миг воздух между ними будто сгустился до камня. Но он не сделал ни шага назад, лишь смотрел – с прищуром, с дьявольским азартом.
Камилла прижала палец к спусковому крючку. Её улыбка была слишком спокойной, слишком опасной.
– Ещё раз подойдёшь ко мне так близко, Рицци, – её голос звенел, как клинок, – и я выстрелю.
Тишина ударила сильнее, чем любой звук. Он смотрел на неё. Она – на него. Между ними не было страха, только напряжение, готовое взорваться.
И вдруг его губы дёрнулись в кривой усмешке. В глазах – не ярость, не злость. Азарт. Чистый, голодный азарт.
– Серьёзно? – его голос был хриплым, низким. – Думаешь, успеешь нажать раньше, чем я заберу у тебя эту игрушку?
Она склонила голову чуть вбок, держа его на мушке.
– Попробуй, – её слова прозвучали почти ласково. – Тебе понравится, чем это закончится.
Антонио выдохнул коротко, почти со смехом. Его взгляд прожигал её насквозь.
Свет.
Он видел его – в её глазах. Яркий. Дерзкий. Горящий. Свет, который поднимался над его собственной тьмой.
И впервые за долгое время он понял: этот свет он не сможет ни потушить, ни подчинить. Он мог только идти за ним.
Рёв толпы бил в уши, как пули. Воздух рвал лёгкие запахом пота, дешёвого виски и крови. Где-то внизу, у ринга, кто-то орал ставки, кто-то хохотал, кто-то уже спорил, на кого поставить дом или машину. Но все глаза были прикованы к нему.
Антонио Рицци.
Младший из братьев.
Тот, кто никогда не играл по правилам.
Он стоял посреди ринга, дыхание ровное, взгляд – ледяной. Кровь с рассечённой брови медленно стекала на щеку, но он даже не моргнул. Его противник валялся на полу, хватая воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Судья махал руками, считая до десяти, но Антонио уже развернулся, будто бой закончен, будто он и не сомневался в результате.
– Вставай, ублюдок, – пробормотал он себе под нос, даже не оборачиваясь. – Мне ещё нужно размяться.
Толпа взревела. Кто-то крикнул его имя, кто-то – «добей!». Но он только сжал кулаки и позволил себе кривую усмешку.
Противник так и не поднялся. Судья объявил победителя. Взрыв криков, аплодисментов, гудков. Антонио поднял руку, но не для толпы – скорее для себя, словно признавал: да, внутри него всё ещё есть зверь, и он никуда не делся.
Он спрыгнул с ринга, вытирая лицо полотенцем. Ему поднесли бутылку воды – он сделал пару глотков и тут же выплюнул часть обратно. Гадкий вкус железа не уходил.
– Чёрт возьми, Тони, – хриплый голос менеджера перекрыл гул зала. – Ты мог его убить.
– И что? – Антонио даже не остановился. – Он подписался, когда полез в ринг.
Он шел сквозь толпу, и люди расступались сами. Кто-то хлопал его по плечу, кто-то смотрел с восхищением, кто-то с ненавистью. Но никто не смел задержать его путь.
Ночь встретила его огнями города. Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия – все эти города были одинаковы: шум, азарт, грязь, кровь. Но здесь, в Филадельфии, он был дома.
