Уважаемые друзья! Сегодня я представляю на ваш суд рассказ «Последний вальс», написанный мной ассоциациям от прослушивания одной из лучших песен о любви. Какой именно – я сообщу вам в следующую нашу встречу.
Анна Сергеевна Васильева проснулась от того, что часы на комоде пробили семь раз. Ленинградское июльское утро 1975 года просачивалось золотистыми лучами сквозь щели старых штор. Она поднялась с кровати, её кости болезненно хрустнули – возраст давал о себе знать каждым движением.
На трюмо стояла дубовая шкатулка с инкрустацией. Открыв шкатулку, Анна Сергеевна осторожно провела пальцами по её содержимому, будто перебирая струны забытого инструмента. Стекло карманных часов, подаренных ей шестьдесят один год назад, отразило её морщинистое лицо. Часы стояли, их стрелки показывали без пяти двенадцать.
Анна Сергеевна закрыла глаза, и перед ней возник бальный зал – трепет свечей в хрустальных люстрах, волнующий аромат пудры и духов и смутное предчувствие беды, затаившееся за звуками вальса…
В комнату вошла её дочь Лидия. Анна Сергеевна вздрогнула, услышав голос дочери:
– Мама, ты опять копаешься в своих воспоминаниях? Доктор сказал…
– Лидочка, часы остановились! А ведь сегодня двадцать третье июля….
***
Бульвар вдоль Большого проспекта в этот час был особенно тихим. Старинные липы, посаженные ещё при царе, роняли свои душистые лепестки на дорожки, вымощенные брусчаткой, которая помнила и каблуки барышень, и сапоги красноармейцев. Тени становились длиннее, лениво сползая по фасадам старых особняков, будто нехотя уступая место вечеру. Воздух был густым и сладким – пахло цветущей липой, нагретым камнем мостовой и чем-то неуловимо знакомым, тем, что Анна Сергеевна всегда называла «запахом русского лета».
Анна Сергеевна шла медленно, её трость с резным набалдашником осторожно постукивала по камням. Семьдесят шесть лет – возраст, когда каждый шаг требует обдуманности, каждое движение становится осознанным. Но сегодня она шла быстрее обычного – сердце, этот вечный предатель, стучало чаще, будто снова было пятнадцатилетним.
Анна Сергеевна повернула по Соловьевскому переулку и вышла к Румянцевскому саду. Где-то впереди, на летней эстраде, стоящей на высоком гранитном цоколе, музыканты настраивали инструменты. Скрипка вздохнула одинокой нотой, аккордеон пробормотал что-то в ответ, а рояль – старый, с потёртой полировкой – отозвался глухим аккордом. Анна Сергеевна присела на скамейку возле старого дуба, закрыла глаза.
***
Родилась она в далеком 1899 году. Своих родителей она не помнила. Анне было четыре года, когда они погибли в железнодорожной аварии, возвращаясь по Финляндской дороге с дачи бабушки – матери мамы. Анна не поехала с ними – она простудилась, поэтому бабушка оставила ее «еще на недельку» у себя. После смерти родителей Анна стала жить с бабушкой, воспитанием девочки в основном занималась гувернантка-француженка мадам Жюли. Со слов бабушки Анна знала, что отец Анны преподавал «Законоведение» в юнкерском училище, а ее мама занималась домашними делами.
***
Июльский вечер 1914 года дышал цветущей липой и тревогой. Пятнадцатилетняя Анна, под присмотром гувернантки мадам Жюли приехала на ежегодный бал во Владимирское юнкерское училище. Приглашения на выпускные балы после смерти отца Анны им присылали ежегодно, но только теперь, когда Анне исполнилось уже 15 лет, бабушка посчитала возможным посещение Анной этого мероприятия. Конечно, вместе с бабушкой и гувернанткой. Но бабушкина подагра внесла свои коррективы в их планы – бабушка осталась дома, а Анна в сопровождении мадам Жюли отправилась на бал. Они вызвали извозчика и к шести вечера подъехали к главному корпусу училища на Большой Гребецкой улице.
