Неизвестная отрава убивала медленно,
старательно, аккуратно разрушая каждую клетку еще совсем не старого тела.
Ему нет даже пятидесяти... Сегодня он с
трудом встает с постели, а завтра, возможно, для него уже и вовсе не
наступит. Яд – неизвестен. Сколько ему осталось – не знает никто.
Смуглый темноволосый мужчина, откинувшись
на обитые шелком подушки, сжал простынь, чтобы не взвыть от боли. Нет, не
физической – яд милосерден и почти не приносит страданий, – болит и ноет его
душа. Он догадывается, кто позаботился о том, чтобы раньше времени спровадить
его на тот свет, но он не в обиде – ему здесь все давно осточертело. Обидно
другое: он может не успеть сделать нечто важное, и, черт возьми, так мало
времени осталось на радость, ярким лучиком прорвавшуюся сквозь темные годы
тоски, ожидания и неубиваемой надежды. Ему не терпится поторопить время,
несмотря на то, что его и так почти не осталось – взгляд то и дело скользит по
резным дверям в ожидании заветной встречи. Встречи, о которой он и мечтать не смел.
Встречи, ради которой он вопреки всему сейчас не умрет – он дождется своего
визитера! Он должен успеть.
Светловолосая женщина в черном бархатном
платье сидела рядом с постелью мужа, а рядом стоял ее сын – такой же
светловолосый, как и мать, молодой парень двадцати двух лет с внимательным,
цепким взглядом. Облаченный в черную мантию нотариус рылся в бумагах, шептал
что-то своему секретарю, передавая пожелтевшие от времени свитки, перевязанные
атласной золотой лентой, архиепископу.
- Кого мы ждем? – не выдержала женщина, но
ответом ей стало лишь привычное молчание.
Не хотелось никого видеть, не хотелось
разговаривать. Надо бы сохранить силы для того, чтобы огласить свою последнюю
волю и выйти навстречу желанному гостю. А может, зря он все это затеял? Зря
позвал семейство? Нет, не зря. Ему нечего скрывать, пусть при свидетелях
услышат его! А старик в смешных очках, больше похожий на волшебника из древних
сказок, нежели на нотариуса, и архиепископ станут гарантами, что после смерти
его не объявят сумасшедшим и донесут до народа последнюю волю умирающего.
Только бы успеть...
Ну
где же ты? Почему так долго?! Погоди, Костлявая, не спеши! Посиди у оконца,
раздели мою последнюю радость… Сколько лет я жил, не зная, ради чего, сколько
лет искал следы, затерявшиеся в цветущих полях! Неужели и сейчас ты лишишь меня
последнего глотка радости? Погоди, старуха, отдохни с дороги – впереди у нас с
тобой целая вечность...
Мужчина прикрыл глаза, и в тот же миг
такой родной, любимый образ вновь отчетливо предстал перед ним. Несмотря на
годы тоски и неведения, он помнил каждую черту милого лица. Она опять стояла
перед ним – юная, красивая, трепетная. Смотрела, улыбалась и поправляла
непослушные прядки каштановых волос... Его маленькая фея с лесного озера, его
маленькая Тереза.
23 года назад...
От бесконечных лабиринтов – узких, сырых и
холодных – уже в глазах рябило, но молодой мужчина уверенным шагом продолжал
свой путь, освещая факелом скользкий мокрый камень. Узкие коридоры,
стремительно уходящие все глубже и глубже, наконец, стали чуть просторнее и
ровнее – можно перевести дух и чуть отдохнуть. Правда, недолго – спустя минут
пять коридор опять стал сужаться и резко пошел вверх.
«Должен! Должен! Должен!» Казалось, даже
сюда, на добрый десяток метров под землей, просачивались проклятые слова, уже
давно набившие оскомину.
Должен... Кому? Когда успел так задолжать?
Как же невыносимо, как же надоело-то все!
А ведь пока еще все только начинается. И
как только угораздило его родиться именно в этом семействе? Да лучше бы коров
всю жизнь пас! Но нет, всего через каких-то два месяца именно ему предстоит
взять на себя нелегкое бремя: владеть всем. Всем. Но не собой.
