— Твою ж мать… Как ты умудрился?! — у меня просто не было слов,
одни буквы, и все матерные. — Тебе было поручено следить за хромой
старушкой! И ты ее упустил?
Если бы взгляд мог убивать, то от несчастного придурка остался
бы лишь пепел. Но, к сожалению, максимум, что я могла с ним
сделать, — лишить премии. А так как ошивается он здесь не ради
денег, то мое наказание просвистит мимо Эдика с песнями и плясками
веселых какаду.
— Хочешь, я его побью? — с сочувствием поинтересовался Алекс. —
И тебе будет приятно, и мне в удовольствие.
Зеленые глаза из-под светлой до белизны кудрявой челки
уставились на меня с надеждой. Вылитый котик из детского
мультфильма, даже голос томно-мурлыкающий, как и положено
порядочному оборотню из семейства кошачьих.
Вот Алекс прекрасно умеет следить за подозреваемыми. А Эдик —
избалованный маменькин сыночек, позор семьи, попавший в отдел не по
призванию, как остальные, а по жесткому настоянию отца. Причем ни
сам «мамин котеночек», ни его новые коллеги, особенно начальство,
то есть я, от этого не в восторге.
— Он же даже сдачи тебе дать не сможет, — отмахнулась я от
заманчивого предложения Алекса. — Побежит маме жаловаться…
— Маме жаловаться я не побегу! — обиженно процедил Эдик. — Я три
года карате занимался…
— Ага-ага, — покивала я. — Лучше бы ты по сторонам смотреть
учился. Упустить бабку!
— Да она рванула пулей, — возмущенно выдал этот слепой крот. —
Шла себе спокойно по тротуару и вдруг схватила клюку под мышку и
помчалась, словно за ней свора собак гонится.
— Угу… а ты, без клюки, догнать ее не смог, верно? — ехидно
поинтересовалась Изильда.
Обычно она в наши перепалки не влезает, но тут и ее, похоже,
задело за живое.
— Конечно. Там же толпа народа, все под ноги лезут… Она-то их
клюкой, а я…
— А ты должен был вытащить значок и орать: «Пропустите,
полиция!» — Вот на кошачьей мяте не гадай, значка у нашей блатной
нагрузки при себе не было. Или был, но где-то в заднице, как
обычно.
— Да плевать там все хотели… — лениво огрызнувшись, Эдик
вспомнил, что он обиженный и оскорбленный, и отвернулся к окну.
— Кстати, а что вокруг происходило, когда бабка рванула? Кто-то
мимо нее прошел? Проехал? Из окна выглянул? — Я покрутила в руках
отчет о выполненном, вернее, невыполненном задании. Три абзаца, из
которых следовало, что во всем виновата бабка и граждане нашего
города, мешающие следователю Эдуарду Ройшену вести преследование.
Сам же гаденыш ни в чем не виноват.
— Я же за бабкой следил! — с искренним возмущением выпалил
придурок.
Работничек, на мою голову! За что мне это счастье в отделе? За
какие грехи?!
— Аэробус мимо проезжал, — с явным напрягом вспомнил Эдик. — Я
даже подумал, что она на остановку помчалась, но потом передумал.
Он без номеров был, желто-красный.
Я озабоченно нахмурилась и переглянулась с резко посерьезневшим
Алексом.
Веселенькие желто-красные аэробусы принадлежали храму обезьян. И
по нашей кошачьей территории они катались настолько редко, что наше
блатное наказание, далекое от реальной жизни, приняло его за
обычный общественный транспорт.
Оборотни старались жить более-менее отдельно, почти так же, как
наши совсем одичавшие предки. Мартышки здраво опасались нас, а мы
недолюбливали их.
И у меня не было никаких разумных предположений о том, что делал
в нашем городе аэробус из храма. И непонятно, зачем старая больная
женщина рванула за ним вслед.
— Совпадение? — задумчиво вопросила я у мироздания. Ответа не
последовало.
Только Изильда выжидающе посмотрела на меня, а потом, с
осуждающим укором, на Эдика.
— Надо проверить. — Я встала из-за стола и подождала, пока Алекс
допишет что-то в ноутбуке и захлопнет его. — Будь на связи, —
попросила я Изи, тоже собравшуюся отправиться с нами. — Может
понадобиться переговорить с начальством или выяснить что-нибудь
через служебную сеть.
