Посвящается памяти Анатолия Владимировича Кузнецова и Таисии и
Михаила Штаревых.
Пролог
Она сидела на высоком хребте моста и
смотрела вниз, на темно-серое, испятнанное редкими фонарями полотно
дороги. Пригнулась, цепляясь когтистыми пальцами за холодное железо
— острые коленки выше ушей.
Дорога была змеей. Змеей была и река,
ползущая бок о бок с дорогой, только не серая, а черная и
блестящая. Небо — лиловой шкурой дракона. Мост врос обоими концами
в землю, хрипел и дергался, стараясь освободиться.
Из темноты под мостом выплыла машина,
просветила сумерки белыми лучами, зашуршала, прокатилась.
Исчезла.
Мост затих.
Она повела головой из стороны в
сторону. Глаза неподвижны, темный зрачок залил радужку,
подмалеванные тушью круги тянутся к вискам, волосы неровно
подстрижены и свисают клочьями.
Сколько еще до полуночи?
Машина.
Белые лучи.
Шорох шин, исчезновение; сумерки
смыкаются как вода. Далеко, за мостом, за рекой светится и
празднует город. Здесь - ночь, напряжение, ожидание.
Мост мелко затрясся, качнуло. Когти
поехали по холодному металлу, соскользнули босые ноги.
Решайся, сказала змея-дорога под
мостом.
Не бойся, сказала ее соседка, черная
змея-река.
Она помотала головой, облизнулась,
сглотнула, уставилась вниз. Выбеленные пряди липли к лицу.
Реш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Время замедлилось, забибикала третья
машина, остановилась под мостом. Кто-то вылез из нее, топчась под
фонарями, запрокидывая белое пятно лица. Еще машина - засигналила,
остановилась.
Ауууууууу… - отозвался поезд вдалеке,
-стк-тк-тк-тк-тк.
Ау-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…
Гудели рельсы, мост дрожал, ребра
ходили в такт. Она подняла голову, посмотрела на небо. На том
берегу, над крышами и шпилями высоток, перекрещивались лучи
прожекторов, полосуя лиловую драконью шкуру.
Полночь.
Она ощутила на себе ее взгляд, ее
обещание и, наконец, решилась. Встала, выпрямилась во весь рост —
превращаясь из нелепо скрюченной горгульи в изящную девушку.
Сделала два шажка, привычно
расправила плечи, вскинула руки - и легко шагнула в пустоту, к
текущей внизу серой змее, соседке змеи черной.
1
— Это все прекрасно, — сказал Рамиро
Илен. — Только я театром уже лет пять не занимаюсь, и ты это
знаешь. У меня полно работы, заказ на Журавьей Косе, заказ в
Вышетраве. Нет, Лара.
Она подняла бровь.
— Ты же любишь театр.
— Теоретически.
— От тебя требуется занавес и
несколько задников. И костюмы. Сцена — черный кабинет. Декораций
никаких, только подиумы. На задниках — фресковые росписи. Какая
тебе разница, где стенки расписывать. Театр заплатит столько,
сколько запросишь.
— Я дорого беру.
— Согласен?
Рамиро ухмыльнулся.
— Лара, ты хороший режиссер. Ты
отличный режиссер. Но постановщика ищи себе другого. Я не работаю в
команде. По молодости работал, больше не хочу.
— Вот черт упрямый! — Лара Край
ударила кулаком по порожку рампы, перстни сверкнули, словно
кастет.
Рамиро сидел в кресле партера,
вытянув ноги, Лара стояла перед ним, щурила красивые глаза и
гневалась. Потом начала ходить вдоль сцены туда-сюда; Рамиро
смотрел, как она переступает лаковыми лодочками — цок-цок-цок! — и
как сетчатые чулки обтягивают ладные икры.
В глубине арьерсцены на фоне
кирпичной стены неслышно разговаривали несколько девочек-танцорок.
Без задника малая сцена Королевского театра казалась совсем
крохотной. Падуги уехали высоко вверх, открывая сложный такелаж. На
колосниках у лебедки возились рабочие. Все помещение освещала
только пара голых софитов над сценой, зал тонул во мраке.
Королевский театр не самый большой в столице. Но самый
престижный.
Рамиро было начхать на престиж.
Одна из девочек подошла к рампе.
Белое трико, черная юбочка, полосатые гетры и митенки.
— Мам. Мы ждем.
