«ХОЛОД».
Часть 17.
ДЕТКИ В КЛЕТКЕ
ИЛИ
ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО
МАСТЕРА
«Опять круги рисует
время,
Где мы в плену у
сновидений,
Сомнений, страхов,
суеверий –
В них мы блуждаем, словно
тени.
Опасен гений
заблуждений,
Ведь мы всего лишь цепи,
звенья
Коварных
умозаключений
От частых взлетов и
падений.
Мы – дети страшных
преступлений,
Ошибок, мелких
огорчений.
Здесь слишком много
искушений,
А у теней нет
отражений…»
ПРОЛОГ
«Сколько там позади
километров и миль,
Где дожди разбивают
дорожную пыль,
Где любые мечты –
бесконечная быль,
А ваниль почему-то горчит,
как полынь…»
Прага. Весна 2016
года.
Томаш вынырнул из прозрачной глади
бассейна и неспеша поплыл к мраморному бортику. Упершись в него
руками, он тряхнул гривой кудрявых черных волос и поднял взгляд
вверх. Прямо на уровне его глаз стояли начищенные до блеска дорогие
кожаные ботинки.
– Ты как здесь оказался? – он
посмотрел на худого высокого гостя, – а где охрана?
Тот усмехнулся и уселся на плетенное
кресло из итальянской виноградной лозы. Томаш подтянулся на руках,
вылез из бассейна и накинул на себя махровый халат:
– Зачем ты пришел? – начал Томаш, –
мы же с тобой обо всем договорились… как тебя там? – он
поморщился.
– Можешь называть меня Мастер, –
гость усмехнулся, взял со стола бутылку «Кьянти» двадцатилетней
выдержки, налил себе в бокал, и, полюбовавшись, как вино играет при
свете неоновых ламп, сделал глоток, – я все сделал, – он
улыбнулся.
– А где доказательства? – Томаш
уставился на сидящего с бокалом вина того, кто велел называть его
Мастером.
– Вааля! – он поставил бокал на
столик и взял стоящую возле стены завернутую в черную ткань
картину. Неспеша он поставил ее на стол, и после этого медленно
сдернул с нее скорбный покров, – а вот и доказательства…
На Томаша с картины прямо из глубины
темного моря уставились две пары глаз, огромные, страшные, безумные
и одновременно тоскующие и ищущие, проникающие своим взглядом прямо
в сердце и просверливающие насквозь душу. Над темной синевой моря
взмывали вверх кровь и языки пламени. А глаза… Они словно кричали,
заставляя застыть на месте и ощутить каждой клеткой мозга бездонный
крик поверженной внутри собственного ада души художника.
– Ну что, устраивает? – Мастер
посмотрел на Томаша, который с трудом отвел взгляд от картины и
кивнул головой, – тогда я хотел бы получить гонорар за свою
работу.
Томаш снова кивнул, поправил на себе
халат и зашлепал босыми мокрыми ногами, оставляя следы на мраморной
лестнице, в свой кабинет. Мастер улыбнулся, положил картину на стол
и снова взял в руки бокал с «Кьянти». Покрутив его в руке, он
взглянул через красную жидкость, похожую то ли на кровь, то ли на
бушующее в его груди пламя, на белоснежную стену и беззвучно
рассмеялся…
Москва. Сокольники.
Конец апреля 2016 года.
– Ну все, – майор ДПС Миронов
отрубил рацию в новенькой «Десятке» и потянулся, – через час
дежурство сдаем, и я на все майские на дачу. Пивас, шашлыки, – он
довольно улыбнулся и посмотрел на сержанта, сидящего за рулем, – а
ты как?
– К матери съезжу в Воронеж, –
сержант, размяв шею, хрустнул ей, – да, спокойно сегодня что-то.
Обычно перед праздниками суеты больше.
– Смотри не накаркай, – рассмеялся
майор и достал из кармана формы телефон, – давай-ка мы сейчас еще
дворы объедем на всякий пожарный и поедем потихонечку оружие
сдавать.
Сержант кивнул и не спеша завел
машину. На небольшой скорости они въехали в один из проходных
московских двориков в Сокольниках. В предрассветной мгле свет фар
выхватил фигуру девочки, одиноко стоящей посреди пустой темной
арки.
