За окном подвывал морозный ветерок, гоняя сухие снежинки.
Берослав же молча сидел и смотрел на Гатаса – сына Сусага, который приходился двоюродным братом жене. Его только-только привезли на легком катамаране, которые зимой выступали в роли буеров. Из-за чего вид он имел весьма неважный – с непривычки таких поездок.
Очень.
Совсем.
Но главное – он привез такую «славную» новость, что не пересказать…
Минуло два года, как его, Берослава, провозгласили князем. И каждый день с тех пор он думал о том, что завтра в поход, завтра война… Однако ничего дурного не происходило. Даже набеги прекратились после коронации, если, конечно, тот странный ритуал возле дуба так можно назвать.
Ситуация складывалась хорошо.
В 168 году языги, прижатые римлянами к реке недалеко от Виминациума, бросили обоз с награбленным и налегке ушли за Дунай, направившись через земли квадов в свои степи. Разумеется, не отказывая себе в удовольствии пограбить.
Почему грабили?
Потому что могли.
Квады тоже в 168 году отошли за Дунай, спасаясь от Марка Аврелия, однако очень скоро вернулись на римские земли и начали разбойничать малыми отрядами. Потому и не сумели вовремя отреагировать на выходку вчерашних союзников, что теперь разоряли уже их дома.
Весной 169 года по молодой траве языги наконец достигли верховий реки Тирас, то есть Днестра. И вступили в переговоры с гётами о союзе против роксоланов. Но что-то пошло не так. То ли гёты уже знали о предательстве языгами квадов, то ли степняки не согласились отдать часть своих кочевий под заселение… Так или иначе – началась потасовка. Прямо на встрече. А потом и война.
Иными словами, для Рима, Берослава и роксоланов ситуация складывалась идеально. Просто сиди, кушай попкорн и наблюдай за тем, как твои враги режут друг друга. Но летом 170 года случилась беда. Сильно потрепанные языги, зажатые между гётами, квадами и карпами, попросились под руку раса[1] роксоланов. А этот дурачок возьми и согласись.
Ох! Как тогда нервничал Берослав! Как переживал!
Ведь это мелочная жадность могла втянуть их всех в тяжелую, а главное – совершенно никому не нужную войну. Но обошлось. Все как-то само собой затихло и заглохло. Как тогда казалось…
– Повтори еще раз, что там случилось.
– Гёты и квады после сбора урожая начали созывать войско и готовиться к походу, – произнес Гатас. – Наш рас, упреждая нападение, собрал свои дружины и выступил к закатным пределам. Уже по снегу.
– И что с ним случилось?
– Никто не знает. Мой отец погиб. Я сам чудом ушел, подобрав у верхнего брода[2] около сотни всадников. Больше никто не вырвался…
– Там была засада?
– Да. Наш рас увидел врагов, что выстроились на пологом берегу за небольшой рекой. И мы пошли в атаку. Прямо на них – через лед. Река нам хорошо знакомая. Даже я там бывал. Она зимой добро перемерзала, а тут хрупнула сразу много где. Когда же мы завязли в реке, в лоб нам ударила германская пехота, начав забрасывать копьями, а в спину – вышедшая из-за балки их знать. Конная.
– М-да.
– Я спасся только из-за того, что замешкался и завяз в сугробе, а потому сразу не залетел вместе с отцом туда, в реку. Иначе бы и я пал…
– Что с ордами правобережья?
– Их режут.
– Просто режут?
– Да. Просто режут. Там ведь орды языгов старые. И им не простили ни ухода с войны, ни разграбления квадов…
Берослав закрыл глаза и потер переносицу.
Ему было вполне очевидно, что за этим маневром квадов и гётов стоял Марк Аврелий. Это вполне сочеталось с его жестом по передаче такого количества броней роксоланам. Просто так, что ли? А вот мог ли он себе представить, что рас так глупо подставится? Это вопрос…
– Грустно. Печально. А что ты хочешь от меня? – после новой затяжной паузы поинтересовался князь.
