Удары полотенцем в целом
безболезненны.
Но только в том случае если
полотенце сухое. Стоит только его намочить - удары становится
похожи на пинки, хлесткие, тугие и с оттягом. Это крайне неприятно.
Обидно ещё и то, что доказать факт избиения полотенцем сложно,
поскольку следов такие удары не оставляют.
Именно поэтому Джослин сейчас стояла
в середине кухни и терпеливо сжимала губы, стараясь заглушить стоны
и всхлипы, потому что мачеха с остервенением лупила её и
приговаривала:
- Да в кого ты такая дура! Говорили,
отец твой был умным! Каким-то образом он же смог стать маркизом!
Получить земли и этот дом! И ведь не дожил до тех времён, когда ему
пришлось бы своими глазами видеть, как его дочь с каждым днём
становится все глупее никчёмнее! Совсем никому не нужна! Ты ещё
благодарна мне должна быть! Кормлю тебя даром!
- Матушка, - попыталась заговорить
Джослин, - я ведь не нарочно… не я виновата, а ваша свинка…
- Да как ты смеешь, - заорала как не
в себе мачеха, - обвинять мою милую поросёнку?! Она самая
очаровательное, аккуратное и грациозное создание на земле! Это ты
своими руками-крюками перевернула на моё платье суп! Даже не
пытайся переложить вину на моего поросёнка!
Поросёнка мачеха держала в качестве
питомца и ласково называла его Кристофом. Джослин могла бы понять,
если бы это был мини-поросёнок. В Ливенрохе это сейчас модно.
Мини-хрюшек брали с собой на балы, приемы, наряжали в сатиновые
юбочки и надевали колпачки на головы. Но стоят такие хрюшки по
сотне золотом за малявку, а мачеха Горзалия решила остановить выбор
на настоящем диком кабане. Хотя наследство маркиза Штеймора
позволяло покупать не только мини-хрюшек.
Теперь по особняку разгуливал
упитанный вепрь, массивный, с пятаком, клыками и грязными копытами,
следы от которых Джослин приходилось оттирать каждый день, стоя на
четвереньках.
- И вообще, - продолжала орать
Горзалия, - сколько раз говорила не называть меня матерью! Какая я
тебе мать? Мне тридцать пять. Не могла же я тебя в семнадцать
родить! И не похожи мы совсем!
В этом мачеха Горзалия была
совершенно права. Если она обладала копной прямых каштановых волос,
чёрными глазами и стройной, даже тощей фигурой, то Джослин - полная
ее противоположность: голубоглазая блондинка с тонкой талией,
грудью четвёртого размера и вздернутыми округлыми ягодицами.
По мнению Горзалии Джослин настоящая
корова.
- Простите… - пролепетала Джослин,
сдерживая всхлип от очередного удара полотенцем.
- Что мне твоё простите? Платье мне
чисть бегом! Чего стоишь? Марш пошла, коровище!
И Джослин из кухни вылетела почти
бегом, радуясь, что хотя бы прекратились побои. Лучше она будет
чистить платье и драить полы, чем бесконечно выносить унижение от
мачехи.
Пробежав по широким коридорам
особняка, Джослин спряталась в своей коморке. Туда ее переселила
Горзалия со словами:
- Тебе и тут будет нормально.
Сперва Джослин очень страдала без
окон, но потом даже привыкла. Во всяком случае, здесь она могла
спрятаться от нападок мачехи.
В свои восемнадцать она уже четко
уяснила – если рядом агрессор, лучше не высовываться. А кто,
если не агрессор, ее мачеха?
Вытерев мокрые от слез щеки, Джослин
закрылась в коморке и принялась за чистку платья Горзалии Штеймор.
Фамилию мачеха взяла от отца Джослин и теперь всем казалось, что
Горзалия заботливая опекунша.
На деле получалось так, что все
причитавшееся Джослин наследство прибрала к рукам алчная женщина.
При этом не уставала издеваться, а когда Джослин намекала, что пора
бы ей, как и всем девушкам ее возраста, поискать достойного мужа,
мачеха только унизительно смеялась и говорила:
- Мужа? Ты себя в зеркало видела? Не
леди, а деревенщина. Леди – это стройная и воспитанная. А ты?
Корова с четвертым размером. Какой лорд себе захочет такую лошадь?
Тебя попробуй прокорми. Нет уж, тебе самое место быть служанкой в
этом доме.
