Есть какая-то непередаваемая тайна в вечерних сумерках, в полутонах солнечного света, в тумане, поднимающемся от воды, затопляющем белым маревом низины. Когда угасают звуки и свет, когда растягиваются, блекнут и спутываются с предметами тени, кажется, что мир меняется безвозвратно, становится волшебным, чужим, притягательным.
Особенно заметны перемены где-нибудь вдали от человеческого жилья – в поле, в лесу, у рек и озер. Но и возле деревенского дома, утопленного в зелени заросшего сада, бывает также не по себе. В сердце проникает холодок непонятности и страха. Каждый шорох становится звучнее в несколько раз, каждое шевеление травы – значительнее. Обыкновенные голоса птиц волнуют, навевают тревогу, одновременно пробуждая исследовательский азарт – а вдруг все не просто так, и с приходом сумерек в знакомый мир ворвались потусторонние силы, чтобы сделать наше существование объемнее, интереснее, важнее.
Время искажается в такие моменты, то замедляя свой бег, то наоборот, ускоряясь. По часам ничего невозможно отследить. Стрелки (или цифры электронного табло) по-прежнему честно перескакивают, отсчитывая секунды, зато мозг, чувствует совсем по-другому. В иные мгновения переделываешь тысячу дел, а посмотришь – прошла всего минута, и наоборот, проходит час в абсолютном бездействии – а тебе кажется, что и минуты не пробежало. Опомнишься, подумаешь, что где-то ошибся, может быть, неверно отметил часы?
Да нет! Все правильно.
Время не течет равномерно, как мы привыкли считать. В суете дня, за множеством дел никто не придает значения странностям, а вот вечерами, когда наваливается усталость, когда отключается самоконтроль сознания, очень просто словить реальные колебания маятника. Даже продвинутые физики знают об этом, но никогда не расскажут, если не спросить прямо…
На часах было 19:57.
Вечер колебался зеленым туманом у самого порога деревянной веранды. Сквозь туман просвечивали ветви яблоневого сада, крыша бани и соседский дом. Все виделось нереальным, сотканным из сонных видений и фантазий.
Айна зажгла свечи на столе, разлила чай по чашкам, задумчиво посмотрела в высокое окно. На сетку липли комары, тихонечко звенели, наполняя воздух привычным летним волшебством. В кустах смородины успокоительно трещала цикада. Черный кот примостился в кресле напротив. Мурлыкал. Смотрел желтыми глазами на свечи, на прозрачную чайную посуду, качающую в глубине золотистого напитка светлую тайну, на Айну – стройную, молодую блондинку, одетую в длинное платье-облако.
Тонкие руки Айны в многочисленных, серебристо перетекающих браслетах, задержались на чайнике, задумчиво погладили гладкую крышечку, нагретую паром. Длинные волосы обернули плечи переливающимся покрывалом.
Айна ждала бабушку. Та задерживалась в теплой глубине дома. Звук ее легких шагов слышался совсем близко, но она никак не появлялась.
Комары пели, словно скрипки в симфоническом оркестре, сливаясь во вполне стройную гармонию. Цикада настойчиво и звонко отбивала ритм, потом к ней присоединилась вторая.
Айна поднялась, повинуясь сиюминутному порыву, подхваченная навеянной мелодией. Закрыла глаза, вскинула руки, заставив рукава упасть до плеч, а браслеты перетечь звенящими ручейками по запястьям. Медленно закружилась в танце между прощальных всполохов западного света. Платье распахнулось на ней крыльями диковинной бабочки. От крепкого чая ли, от комариного звона, от ровного урчания кота, или от монотонного пения цикады, а может быть от туманной влажности, наполненной запахами мяты, аниса и чабреца, голова Айны закружилась. Она почувствовала, что улетает куда-то в безграничное темнеющее пространство неба, где меркли закатные всполохи и начиналась ночь, полная удивительно-крупных звезд, простора и непроницаемой темноты.
