Глава первая. Падение в три слога
Голос актёра, доносившийся из-за высокого забора, был тонок и вкрадчив, как шелест крыльев баборицы.
– Бы… не… бы… Вот… ёмво…
Слова долетали обрубками, словно откушенные хищником. Сви-би, бывший Великий Крэгра Пандерии, вытянул толстую шею, силясь заглянуть в щель. Он ударил по шершавой стене и зашипел от боли, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. На содранных костяшках пухлых кулачков выступили алые капли. Запах собственной крови, сладковато-металлический, смешался с тошнотворным страхом. Земля у забора, утоптанная до каменной твердости тысячами ног недостойных, вдруг поплыла у него под ногами, превратившись в зыбкую трясину. Он проваливался. Падал. Летел в бездонную чёрную пропасть Закраины. Пропасть!
Воздух ворвался в горло с болезненным свистом. Сви-би вскочил, тряся головой, пытаясь вытряхнуть кошмар. Видение рассеялось, но сердце колотилось, как барабан на пиянте. Этот грохот отдавался в висках, пульсируя в такт его падению. Он вцепился ладонями в грудь, в роскошный, но теперь бесполезный камзол, пытаясь задушить этот предательский стук.
– Сви-би? – Голос прозвучал как удар хлыста.
Бывший Великий Крэгра дернулся, лихорадочно нахлобучивая на голову почётный шлем – массивный, золотой, украшенный завитыми рогами. Символ власти, которой больше не было. Перед ним стоял Ла, штукла с узенькими, хитрыми глазками-щелочками, похожими на трещинки в скорлупе. Его тщедушная фигурка была искривлена под тяжестью навьюченного товара – тряпья, дешевого меланжа, поделок для отбросов общества.
– Почему ты здесь? Почему не на пиянте? – Вопрос повис в воздухе, густом от пыли и унижения. В каждом слоге Ла слышалось сладкое издевательство, смакование чужого краха.
– Я… в общем, я… дело в том… – Сви-би заерзал, и тут же осёкся: он сказал «Сви-би»! Отсёк два «би», словно отрубил от бывшего Великого Крэгры два лучших куска. Ла знает. Знает всё. И спрашивает лишь затем, чтобы вдоволь напиться его позора.
Ярость, внезапная и жгучая, вспыхнула в груди. Сжав окровавленные кулачки, он шагнул к штукле.
– Иди к Мышке, глумила! – выдохнул он, и голос его хрипел от бессилия. – И не заговаривай со мной больше, иначе я…
«А что «я»?» – насмешливый, всепонимающий взгляд Ла впился в него, как шип скорлокраба.
Не проронив больше ни слова, Сви-би сорвал шлем и побрёл вдоль забора. Дорожный мешок, набитый впопыхах неумелыми руками, колол спину грубыми углами, натирал плечо. Из-за забора грянула музыка пиянты, пышная, знакомая до боли. Зрители взревели в восторге. Звук был как нож, вонзенный в самое сердце его былого величия.
Лишиться всего. За один день. Что может быть хуже перед лицом вечного света Скорлупы и неминуемого Конца? Еще позавчера он восседал по левую руку от король-левы Люди в её Совете. Слушал лучших актёров, чьи голоса звучали громко и ясно. Жевал меланжевые трюфели высшего сорта. Пил искристый желточный эль со сладкими пузырьками. Командовал вымуштрованными крэграми в сияющих доспехах. Перед ним заискивали, склоняя обрезанные уши, все глэглы Бластодиска, столицы Пандерии. Его звали на ужины, где блюда подавались на золоте. Даже король-лева обращалась к нему «Сви-би-би-би», подчеркивая его значимость. Но вчера… вчера началось обрушение. Надежд. Возможностей. Всей жизни, выстроенной за две эпохи с каторжным тщанием паука, плетущего паутину.
Всё началось с микросов, приведенных халазарами Тянуки прямо к порогу Циготы – королевского дворца, сердца Бластодиска. Мерзкие, маленькие, но уже с пандерской осанкой – целых трое. В их черных, как смола дейтоплазмы, глазках прыгали зайчики счастья. Они озирались, ощупывая взглядом мраморные плиты, золотые статуи Курочки, алтари Курорябизма – словно хозяева, оценивающие новое владение.
