I. Пробуждение
Город, с его рыже-коричневыми черепичными крышами, узкими улицами и желтыми стенами, еще спал.
Он всегда просыпался раньше Сиены – до колоколов, до первых голосов на улицах, до того, как солнце, поднимаясь над Тосканскими холмами, касалось красных кирпичей Палаццо Пубблико и бледного травертина Дуомо. Он лежал с открытыми глазами в узкой кровати под грубым шерстяным одеялом, слушая, как где-то за стенами пансионе скрипит старый колодец во дворе. Вода там была всегда холодная, даже в августе, когда камни на улицах накалялись так, что обжигали босые ноги.
Поднялся, босиком ступил на пол – дубовый, потемневший от времени, с глубокими царапинами от ножек кроватей, которые таскали здесь веками. В этом доме когда-то останавливались паломники по дороге в Рим. Потом – торговцы шерстью. Потом – никто, пока старуха-хозяйка не стала сдавать комнаты чужакам за лиры, а потом за евро.
Окно было распахнуто – ночь выдалась душной,бессонной и тягучей, несмотря на близость Апеннин. Камилло облокотился о каменный подоконник, выщербленный временем. Внизу, в коротком переулке, большой и обычно шумной улицы ди Читта, еще не было ни души. Брусчатка, выложенная еще в XIII веке, лежала серая и безмолвная. Где-то вдалеке, со стороны Базилики Сан-Доменико, донесся скрип телеги – вероятно, ранний пекарь вез хлеб в свою лавку.
Он достал пачку “MS”, закурил. Дым струился в утреннем воздухе, медленно растворяясь. Отсюда, с третьего этажа, была видна часть города – черепичные крыши, башни, узкие улочки, сбегающие вниз, к долине. Сиена всегда была городом холмов и обрывов. Городом, который не сдавался.
В 1555 году, после пятнадцати месяцев осады, флорентийцы и испанцы все же взяли ее. Но Сиена не покорилась – она просто ушла в себя, как старый солдат, который больше не хочет воевать.
Камилло потушил горький окурок о камень, почувствовав под пальцами шероховатость средневековой кладки. В воздухе запахло жареным кофе – где-то внизу открылась пастиччерия. Скоро начнется день.
Он повернулся, налил воды из кувшина в жестяной таз, умылся. Вода была теплая, несмотря на ночь.
Лето.
В зеркале над комодом отразилось его лицо – жесткое, с резкими складками у рта, с сединой в щетине. Он разменял пятый десяток. В этом возрасте мужчины в его роду либо умирали, либо становились жестокими. Он пока не сделал ни того, ни другого.
Оделся просто – темные брюки, рубашка с растрепанными рукавами. Кожаные сандалии, стоптанные на этих самых камнях. В карман сунул записную книжку и карандаш. На лестнице пахло воском и старым деревом. Мужчина спускался медленно, касаясь рукой стены – штукатурка осыпалась под пальцами. Внизу, в крохотном холле, сидела кошка – рыжая, худая. Она посмотрела на него равнодушно, зрачки узкие от утреннего света.
Дверь на улицу скрипнула.
Воздух пахнул оливой, пылью и чем-то еще – может быть, дымом из далеких деревенских печей. Где-то за холмами, в Крете Сенези, уже пасли овец.
Камилло пошел по торговой улице ди Читта, ступая по камням, которые помнили шаги Святой Екатерины, помнили битву при Монтаперти, помнили его самого – двадцать лет назад, когда он впервые приехал сюда с рюкзаком и пустыми карманами.
Сиена просыпалась.
Где-то хлопнула ставня. Где-то зазвенели колокольчики на велосипеде. Где-то засмеялась женщина.
Мужчина шел, и город раскрывался перед ним, как старая книга, страницы которой пахнут временем, порохом и ладаном.
Знал – сегодня он снова будет писать о нем. О камнях. О людях, которые ушли. О себе. Но пока – только утро.
Только пробуждение.
II. Абрисы переулков
Камилло неспешно вышел на главную торговую улицу Сены, когда тени утра и всполохи рассвета уже отступали.
