«Я любовь узнаю по боли…»
Марина Цветаева
«Кто сказал, что любить
легко?..»
Вероника Тушнова
Пролог
Холодным было это утро, а она никогда
не любила холод; у неё постоянно мёрзли ноги, и за это он
называл её лягушкой. Но Лена не обижалась на него, прощая за это
нелепое прозвище. Иногда ей даже хотелось, чтобы пошёл дождь... или
снег... чтобы на улице стало промозгло и сыро, и он мог бы тогда
обнять её, притянуть к себе, прошептать на ухо сладкий бред-дурман,
обдавая теплом дыхания. И назвать лягушкой – по-особенному назвать,
как только он умел!..
Но сегодня был совсем другой день. Не
тот, когда хочется прижаться спиной к любимому человеку. Не тот,
когда ждёшь тепла, понимания и ласки, ищешь жаркие ладони своими
замёрзшими пальцами. Не тот, когда хватает рваного дыхания в ухо,
чтобы почувствовать себя счастливой. Нет... сегодня был совсем
другой день.
Лена с грустью перевела взгляд со
своих сцепленных ладоней на окно.
Сегодня застывшие на стёклах
разнообразными узорами капли дождя впивались в её сердце сотнями
острых иголочек, пронзая, казалось, каждую частичку её
полуразрушенного существа насквозь. Они, сами того не ведая,
бередили старые раны на её душе, оставляя вместе с тем новые порезы
на еще не зажившей коже. Жадно выпивая до дна всю её, не оставляя
ни капли даже на единственную возможность выжить в агонии
собственного безумия.
Сегодня было особенно холодно,
поэтому Лена весь вечер сидела в кресле, поджав ноги, и невидящим
взглядом смотрела на печку, в которой со звучным хрустом
потрескивали дрова. Руки замёрзли и дрожали, поэтому она спрятала
их в длинных рукавах шерстяной кофты.
Она всего на миг закрыла глаза, и
ресницы сразу задрожали, а по щеке скатилась одинокая слеза и
коснулась губ. Лена слизала её языком и тихо всхлипнула.
Что она чувствовала сейчас? Трудно
передать словами. Ей было страшно. А еще – больно. И одиноко.
Как же ей теперь жить со всей этой
болью?! С одиночеством?! Со страхами и сомнениями?!
Как теперь жить… без него?!
Она уткнулась головой в подушку,
зажатую между локтей, спрятала щёки, по которым покатились солёные
капли боли и отчаяния, в широких рукавах огромного свитера. И
заплакала, больше не сдерживая слёз. Никто их не увидит. Никто не
услышит громких горестных стонов и криков безумия.
Она сама так решила. А теперь не
знала, как с этим жить.
Сжавшись в комочек прямо в кресле,
Лена поджала ноги сильнее и, откинув голову на подлокотники, тяжело
вздохнула. Сердце словно разрывалось на части, а из лёгких будто
выкачали весь кислород.
Хотелось не сдерживаться больше, не
мучить себя, кромсая на лоскутки остатки души, – и закричать во всё
горло. Громко. Надрывно. Исступлённо. Заявляя миру о своей потере.
Надрывно объясняя неравнодушным, как сильно она ранена, и как ей
больно!.. Но Лена не могла. Она научилась скрывать боль...
Приоткрыв глаза, Лена невидящим
взглядом уставилась в потолок.
Никто не виноват; даже если б она
стала искать правых и виноватых, не отыскала бы. Она сама
всё решила. И никто уже не мог ей помочь. Впрочем, она и не искала
помощи...
Слеза скользнула в уголок губ, и Лена
слизала её языком. Дышать становилось всё труднее, сдерживаться –
всё тяжелее, а не думать... о том, что случилось, или о том, что
еще случится – вообще страшно!..
Он никогда не любил и не
хотел детей. Он, наверное, не умел с ними обращаться - по крайней
мере, Лене так всегда казалось. Когда видел чужого малыша,
обязательно отворачивался в сторону, словно не замечая его. Он и её
пытался увести от детских площадок, каруселей, аттракционов и
песочниц... А она, против собственной воли, против его воли...
наоборот, всегда рвалась туда.
