Светлана
Велесова
Иду за мечтой
Когда привычный мир рушится,
невозможно поверить, что однажды всё наладится. Человеку
свойственно цепляться за прошлое и всеми силами стараться оставить
всё как было, я это знала по себе. Сколько раз мама говорила, не
отваживай сватов, в девках останешься. А я всё носом вертела: то
кривой, то рябой, то вообще не с нашей деревни. Родные только
руками разводили, а правда была в том, что я замуж не хотела.
Зачем? Семья у нас была большая, дружная, крепкая, и трудиться
любили и праздники весело праздновали, и в беде не бросали. Дедушка
с отцом во мне души не чаяли, братья любому, за малую слезинку были
готовы голову оторвать. Бабушка утешала расстроенную мать мол не
бери в голову, ей только пятнадцать. Погодите пару годков сама
замуж запросится.
Но когда приходит война, перемены
неизбежны. Отец и братья ушли на фронт и сгинули в первую же зиму.
Бабушка такого не пережила. Остался дед, глава семьи, мама да мы с
сестрёнкой. Но беда никогда не приходит одна. Хоть солдаты и
отбросили кочевые племена дамратов к границам королевства, отступая
те жгли всё на своём пути. Деревню нашу минуло, жили мы в глуши, но
дальние поля и пастбища погорели, ни урожая зерна ни сена запасти
не удалось и новой зимой много скотины пало от голода. Люди
перебивались рыбой, благо в реке её полно, и теми немногими
запасами, что остались с лета. Кто из мужиков остался, в лес на
промысел ушли. А потом грянул мор. Говорили, тоже дамраты с собой
принесли. Странная болезнь косила в основном стариков да маленьких
деток. Дедушки тоже не стало, он очень старенький был, а мама
слегла от горя по младшей дочке. Сестрёнка солнышком была. Чистая,
светлая, радостная и голос как колокольчик.... ей и пяти лет не
исполнилось.
Спрятав горе, я взвалила заботы о
больной маме и доме на себя. Каждый день ходила в лес, и там
наплакавшись вволю, чтобы мама не видела, собирала хворост, сбивала
палкой оставшиеся после белок кедровые шишки и проверяла силки на
соболя. Пару раз брала дедовский лук, стрелять я умела, да только
от голода так отощала, что не смогла тетиву натянуть. Поэтому
ходила на речку и отцовской снастью удила рыбу. Иногда везло, но
чаще возвращалась с пустыми руками. А однажды на реку, вышел
медведь шатун и пришлось уносить ноги, бросив и снасти и улов. Это
меня наверно и спасло. Медведь позарился на жирную рыбину а не
худосочную пигалицу. С тех пор на речку я ходила с опаской но
медведя того не видела.
А потом не стало и мамы. Она умерла
тихо, во сне. Просто угасла от тоски. Когда её хоронили на
деревенском кладбище, я не плакала. Слёз уже не было. Наверно я их
все выплакала по братьям, отцу и сестрёнке, смерть бабушки с
дедушкой не принесла такого горя, уход стариков воспринимается
иначе, а на маму затаилась обида. Глубоко в душе поселилось
чувство, что она меня бросила. Поэтому когда тётя Маруша, мамина
сестра, и её муж захотели взять к себе, я воспротивилась.
- Не обижайтесь тётя Маруша, не
пойду я к вам.
Сидели за пустым столом, так как
предложить к кружке горячего травяного отвара мне было нечего.
- И будешь одна куковать в таком
домище? Его же не протопить хворостом, тут дрова нужны. Вон у тебя
какой колотун.
По деревенским меркам у нас и правда
был огромный дом. Дед с отцом и братьями строили на большую семью.
Два этажа, пять спален, горница, некогда полные кладовые, две печи,
чтобы всем долгой зимой тепла хватало. Сейчас в пустом доме сквозил
смертный холод. Тётя Маруша права, хворостом не протопить печку, но
её тепла хватало, чтобы забравшись на полати и укутавшись в пять
одеял не околеть от холода до утра. А потом я разогревалась
работой. Только с каждым днём заставлять себя таскать воду,
готовить похлёбку из картофелины и горсти овса и ходить в лес за
очередной охапкой хвороста становилось всё трудней. Мне казалось я
живу по привычке. А на самом деле жду, когда смерть заберёт и
меня.
