Иные судьбы

В разные периоды развития человечества авторы в своем литературном творчестве пытались разобраться в сущности проблемы одиночества. В широком понимании слова – это социально-психологическое явление, которое, прежде всего, связано с отсутствием близких и тесных контактов с другими людьми. Казалось бы, все просто и понятно, но какая палитра чувств скрывается в нем: боль, трагичность, пустота, отчужденность, опустошенность, отрешенность, равнодушие, страдание, а может, следование моде, аристократическое позерство, уединение, умиротворение, романтичность, служение высокому. Именно в силу этого разнообразия и полярности много жизненно важных вопросов до сих пор не нашли своего однозначного ответа: можно ли одинокому человеку быть счастливым; можно ли быть одиноким, если рядом много людей; как победить одиночество; как понять одиночество; как принять одиночество? Рассказы, представленные в сборнике, дают возможность читателю поразмышлять о них, задуматься о современной действительности, в которой цифровизация обрекает человечество на утрату потребности в душевном общении, изменить взгляд на тех, кто рядом, научиться ценить и любить жизнь во всем ее многообразии. И если прочтение книги позволит впустить в свое сердце немного тепла, добра и искренности, может быть, душевная гармония и всеобъемлющее счастье станет намного ближе.

Анне Кашкиной, выдающемуся поэту…

Отец умер неделю назад… Я никак не мог смириться с этой мыслью. За три дня до этого навещая его в больнице, я видел перед собой крепкого мужчину, случайно лежащего на койке и говорящего всем своим жизнеутверждающим видом: «Протяну минимум сто лет – на меньшее не согласен!» – но утренний звонок лечащего врача подвёл черту под шестидесятилетней жизнью отца. Он так и не успел подержать на руках внучку…

В связи с этим печальным событием мы были вынуждены приехать из Петербурга в родной Челябинск, и, пока жена с дочерью пытались успокоить мать, я, чтобы излишне не тревожить и так измученное тоской сердце, решил посетить знакомый сквер, завсегдатаем которого был отец.

Шагая, мне казалось, что он, как в детстве, окликнет меня: «Мишка, холодно уже, надень шапку!» – и я, не без возмущения повиновавшись приказу, пойду на зов бархатного баритона, в котором нежность, победившая строгость, ложилась бальзамом на душу… Но ничего подобного не было: ветер сотрясал воздух, отнимая у деревьев последние пожелтевшие листья; да какой-то мужчина звал непослушного сына, который, как и я тридцать лет назад, искал острые ощущения.

Ещё мне показалось, что оставленные на тротуаре следы отображают протектор отцовской подошвы. Но я не мог удостовериться в этом до конца, потому что откуда ни возьмись пошёл колющий каплями дождь, смывая грязь в одно большое месиво и морозя мои и без того онемевшие пальцы, – я был вынужден направиться в сторону избегаемого мной дома.

Я шёл быстро, глядя под ноги, и опасался зацепить взглядом деревья, напоминавшие мне кладбищенские, с располагающимися между ними крестами, которые наряду с похоронной процессией наводили ужас даже на самое чёрствое и бессердечное существо… Я до дрожи боялся, что, забывшись, случайно подниму голову и вновь увижу ту самую картину. Но вдали уже виднелся дом. Я стал сильнее размахивать руками, пытаясь как будто бы взлететь, чтобы скорее выйти за границы ранящего меня мира…

Наконец я подошёл к дому. Это был многоквартирный пятиэтажный дом со шлакоблочными стенами, именуемый в народе «матрасиком». Немного постояв около подъезда, я подумал, что в квартире мне станет легче; открыв дверь, я неохотно взобрался по ступенькам, с каждым шагом оттягивая роковую минуту объяснения с матерью, и, заставив себя подняться на лестничную площадку четвёртого этажа, позвонил в звонок.