Три вечера подряд в одиночестве я любовалась закатами над
Муравкой.
Мечислав и Эрвин вместе с Авивией улетели в Энобус. Дурмитор
закатил истерику с требованием, чтобы жена срочно вернулась.
Решение Авивии было однозначно — разорвать отношения с сожителем.
Впереди маячил раздел имущества. Зная мерзкий характер торгаша,
Эрвин с Мечиславом собирались «постоять» рядом, дабы решить
проблемы Авивии без моральных и материальных потерь.
Магазинчик сувениров принадлежал Дурмитору, который Авивия с
незапамятных времен арендовала у него. После смерти матери Авивии
Дурмитор намертво приклеился к одинокой женщине, уговорив вместе
жить и вести хозяйство. Эрвин собирался разобраться с так
называемым отчимом, выгнать сожителя, пригревшегося в чужом гнезде
и обезопасить существование Авивии.
Навязчивые мысли как воры проскальзывают в образовавшуюся брешь
уныния, я их отгоняю, сопротивляюсь, зная их свойство
материализовываться в самый неожиданный момент. Ощущение силы,
которое поддерживает меня, тает с последними лучами солнца. Выше
голову, Соня, говорю сама себе. Утро разгонит мрак, ты восстанешь
вместе с солнцем. Иногда я бываю очень патетичной.
Верховия – прекрасная страна. Только я не героиня боевика, нет
во мне характера для борьбы и злости. Не ту шаане выбрал волшебный
цветок кругляшей, я из другого мира, из другого теста. Чародейным
ветром маленькое семечко занесло в незнакомую почву. Оно, случайно
зацепившись слабым корешком, должно, несмотря на ветер, дождь и
засуху, вырасти деревцем в этом жестоком дивном мире.
В Поваринске я училась прыгать на батуте, правильно падать и
крутить сальто. В Верховии мне пригодились прежние умения.
Я взмыла в небеса, удачно упала, крутанула двойное сальто,
получив вторую ипостась, и стала опасной для самой себя. И при этом
я та же Соня Снегирева – старшеклассница из Поваринска.
Необходимость управлять своим состоянием вышла на первый план.
Мечислав твердил о расслаблении, концентрации и сосредоточении. Я
пытаюсь следовать его советам.
И получается, но только на первый взгляд.
Ничего не спасает от ощущения бури, притаившейся за горами
долины Муравки. Иногда предчувствие накатывает столь остро, что в
груди просыпается драконица и глухо ворчит, предупреждая врагов о
своей силе. Стараясь не замечать дрожащей стратосферы, я держу
оборону, но без Эрвина все сильнее раскачивается амплитуда мнимого
спокойствия. Интуиция шепчет все настойчивее.
Опасность. Спасаться.
Огненное светило в ладонях вершин, они баюкают угасающий шар,
поют колыбельную. Вместе с ними я бубню тихую песенку.
Не потревожив оголтелых цикад, которые вплетают свой стрекот в
мои напевы, подошёл Ларри и приземлился рядом.
— Красота, — заурчал Идепиус, словно довольный кот, унюхавший
валерьянку, на самом деле запах луговых трав, — как себя
чувствуешь?
— Нигде не болит.
Белый китаец в последнее время чересчур переживал о моем
здоровье, спрашивал об одном и том же, как старый дед, потерявший
память.
На самом деле, Ларри чувствовал правильно. В поступках белого
китайца всегда был смысл.
Огромный огненный шар скрылся более чем наполовину, полыхающий
бок уменьшался на глазах, посылая свой неторопливый прощальный
поцелуй.
— Мне всегда казалось, что закат — это отдых радости, —
промурлыкал Ларри.
— Закат — ворота в будущее, — ответила ему, и мы засмеялись,
поглядев друг на друга.
Краешек солнца исчез, я проводила его легким вздохом. Волшебство
в чистом виде.
— Некоторое время я не понимал, откуда у меня такое… притяжение
к тебе, — Ларри смутился. Ему надо обязательно выговориться, чтоб
не лопнуть от сдерживаемых чувств. — Твой Горыныч – уникум. Он
понимал, ощущал, что я прощаюсь с жизнью, и берег меня. Такое
высокое сознание невозможно… для ездового. Горыныч, как и ты –
маги.
