"Искушение"
– Максим! Макс!
– Черт!
– С ума сошел?!
Звонкая пощечина оглушает, щеку жжет, Инга отталкивает меня,
позволяю ей это, в груди все клокочет.
Так мне и надо.
Захотел то, что нельзя.
Она мое дикое искушение. Женщина, которая сводит с ума, о которой я
не перестаю думать последнее время.
Все бы ничего, но она моя… мачеха.
Она вернулась. Понял это как только зашел в квартиру.
Аромат духов с яркой нотой косточки вишни, ее любимых, ударил по
рецепторам, наполняя легкие. В прихожей горит приглушенный свет,
медленно убираю ключи от машины и квартиры на консоль, прохожу
дальше, в ее комнату приоткрыта дверь.
Значит, Инга дома. Мне не кажется.
Она вернулась.
Ее не было два месяца, изредка только писала и звонила,
интересовалась, словно невзначай, как там Максим поживает, как там
ее пасынок. Не натворил ли чего? Не выгнали ли его из универа, не
разбил ли тачку и не сжег квартиру с загородным домом?
Я не сжег ничего, но вот тачку поцарапал.
Не ждал звонков, но каждый раз, когда на экране высвечивалось ее
имя и фотография, где Инга стоит полубоком, в темных очках, на фоне
солнца, утопающего в море, и ветра, развевающего темные волосы,
сердце замирало.
Несколько секунд смотрел на экран и не торопился брать
телефон.
Давал себе слово не отвечать, но рука не поднималась сбросить
звонок. Возникала острая необходимость услышать ее тихий и уставший
голос.
Инга моя мачеха.
Да, она самая.
Вторая жена отца.
Когда она появилась в нашем доме шесть лет назад, мне было
четырнадцать, жуткий возраст, когда все строится на протестах и
противоречиях, а еще на бунтах. Я бунтовал, я ненавидел ее и отца,
который так поступил, имел смелость быть счастливым и забыл
маму.
Я ненавидел весь мир.
Новая жена отца была старше меня на одиннадцать лет, ей было
двадцать пять, и я воспринимал ее как шлюху. Считал, что ей были
нужны только деньги и положение отца, его бизнес. Ненавидел люто
всех: ее, отца, даже мать, которая ничего лучше не придумала, как
заболеть и умереть год назад, бросив меня.
Не понимал тогда, не хотел понимать ничего.
Сложное было время, даже вспоминать не хочу. Но меня разрывало
изнутри, несколько раз сбегал из дома, добивался того, чтобы на
меня обратили внимание, чтобы отец бросил Игну. Но меня находили,
списывали все на трудный переходный возраст, отводили к
психологам.
Три года притирались, я видел ее слезы, то, как Инга пыталась
наладить наши с ней отношения, то, как была добра и многое не
рассказывала отцу про мои шалости. Но даже тогда ее доброту я
принимал за попытки втереться в доверие, в нашу семью и разрушить
ее.
Сейчас мне стыдно за то, что происходило, но я этого никак не
покажу.
Не разуваясь, прохожу дальше, касаюсь пальцами пальто Инги, ее
сумочка лежит на пуфике, рядом стоит чемодан, значит, надолго
приехала. Хорошо, что домработница убрала после нашей с ребятами
вечерней тусовки.
Иду по коридору, заглядываю в спальню Инги, свет выключен, горит
лишь подсветка под кроватью, слышен шум воды, останавливаюсь,
сжимаю зубы до боли в челюсти. Хочу пройти дальше в ванную, даже
делаю уже шаг, но останавливаюсь, ухожу на кухню.
Нет, я не должен этого делать.
Не должен подглядывать, как это было в семнадцать лет, когда я
не понимал, что со мной происходит, и бушевали гормоны.
В кармане джинсов завибрировал телефон, чертыхнулся, вышел,
звонила Машка, не стал отвечать, не до нее сейчас.
– Максим? Ты дома? Макс?
Рука потянулась открыть холодильник, но замерла в воздухе, когда
услышал ее голос. Даже дрожь пошла по телу, и сердце забилось
чаще.
– Максим?
– Да, да… это я, привет. Прилетела?
– Привет.
Обернулся, был не готов увидеть Ингу такой… такой красивой и…
хрупкой.
До резе в глазах красивой, даже в полумраке кухни, такой
настоящей, естественной.