— Ты мне не подходишь, — размазывает меня по стулу Дан, пока я
лихорадочно ищу способы его переубедить.
Он мой последний шанс остаться в городе и в стае.
Сжимаю руки, ладони потеют от напряжения. Взгляд бегает
туда-сюда, цепляясь то за край стола, то за полосы на полу. Если я
сейчас поднимусь и уйду, это будет конец, я подпишу себе приговор
рукой Богдана Ольховского, который все это время выжидающе на меня
смотрит. Он собеседовал меня сорок минут, на все вопросы я ответила
идеально, ни разу не запнулась. Я же и правда учила и
готовилась.
— Подхожу, — упрямо протестую, веду себя как обиженный ребенок,
которого отчитывает родитель. Хотя, если посмотреть на семилетнюю
разницу в возрасте, то так и есть.
Богдану двадцать семь, мне через три недели исполнится двадцать.
Я знаю его всю свою жизнь, в пятнадцать мне хватило смелости
признаться ему в любви. После того, как он их отверг, я
предпочитала избегать Ольховского и всю их семью, мне хватило
подросткового позора. А теперь новая порция невкусной каши под
названием стыд оказывается перед моим носом.
Дан поднимается со своего кресла. Кожа скрипит, от чего
Ольховский морщится. Приподнимаю уголки губ в улыбке, но тут же
опускаю голову, чтобы Богдан ничего не заметил. Незачем ему знать,
что я на него пялюсь.
— Ты не выдержишь мой темп работы, — он говорит мягко, словно
заботливый старший брат, который пытается меня оградить ото всех
бед.
— Выдержу. Я была лучшей среди всех кандидаток.
И это правда. Половина из тех, кого пригласили на стажировку,
планировала сблизиться с Ольховским, чтобы потом быстренько
получить статус его жены. Другая половина оказалась неспособной
работать. У всех был опыт, я единственная кандидатка, которую
запихнули по знакомству, но при этом только я и оказалась самой
ответственной.
Да, я очень старалась. Если Ольховский меня не примет, вариантов
у меня два: смириться с участью, уготованной моим отцом, и стать
женой оборотня из стаи или подписать контракт и уехать в
исследовательский центр на крайнем севере на пять лет. Ни один, ни
второй вариант мне особо не нравятся. Работать на Богдана тоже не
предел мечтаний, но все же лучше, чем остальные перспективы.
— Мира, если бы я знал, что ты есть в их числе, твоя стажировка
закончилась бы в первый день, — снова обманчиво мягкий голос. Если
бы не видела, как Дан превращается в волка, подумала бы, что он
кот. Какой-нибудь барс, обманчиво милый, отлично бы отражал его
сущность.
— Ты делаешь выводы, основываясь на личных доводах, когда на
руках все факты, — я тоже поднимаюсь, всплескивая руками. Бесит эта
заносчивая начальниковская задница. Обхожу стол с другой стороны и,
взяв свое резюме, к которому уже прикреплены результаты стажировки,
тычу пальцем в заключение, где написано, что я соответствую всем
требованиям. — Вот, видишь! — сую Богдану под нос.
— Я их читал, и мое мнение останется неизменным. — Дан забирает
документы, небрежно возвращает их на стол. Темный взгляд замирает
на мне, откуда вообще у волков способность так смотреть? Папа точно
так же на меня глядит, когда собирается отчитать. — Мы не
сработаемся.
— Да почему? — рычу. Иногда из меня тоже рвется наружу звериная
сущность.
Дана это не пугает. Скорее, забавляет. Он усмехается и, качнув
головой, подходит ко мне. Когда-то я мечтала, чтобы он сделал так,
теперь чувствую себя неловко. Мы слишком близко, горячее дыхание
обжигает щеки. Я вижу, как шевелятся крылья его носа, все звери так
делают, слишком остро реагируют на запахи, поэтому на собеседование
я специально не брызгалась духами в отличие от двух других
кандидаток, которые завалили последнее задание.
— Потому что ты ходячая катастрофа, Мира, — Дан нагло подцепляет
локон, который я специально не заправила в пучок, и накручивает его
на палец. — Сколько работ ты сменила за последние четыре
месяца?
