С каждым новым вздохом легкие горели огнем, Макс
чувствовал, как по лбу и спине стекали тонкие струйки пота. Что же
я наделал! – Осознание случившегося давило на парня тяжким грузом.
– Этого не может быть! Это сон, ужасный, кошмарный сон!
– Макс!
Макс остановился и посмотрел на сестру. Эдра уже
вымоталась, цепляясь за плащ брата, она еле волочила ноги. Парень и
девушка непрерывно бежали уже около часа, особняк Барона находился
на краю города, а спуск в Яму располагался почти в центре Ярила.
Пробежать через весь город в такую жару было нелегкой задачей, но
Макс даже не замечал усталости. Беги или умри! – это все, о чем он
мог думать.
– Неужели ты не понимаешь? – раздраженно крикнул Макс.
Проходящие мимо ярильцы обернулись на крик и
скривили лица в недовольных гримасах. Женщина, оказавшаяся в этот
момент ближе всех к Максу, подхватила подол дорогого, расшитого
золотой нитью изумрудного платья, фыркнула, смерив брата с сестрой
презрительным взглядом, и поспешно удалилась. По затылку Макса
пробежали мурашки, его снова бросило в жар. Он всегда недолюбливал
центр города, потому что его населяли слишком богатые и
высокомерные люди. Они знают! – мелькнула шальная мысль. – Они
поймают нас! Нам не пережить их суда!
– Тише! Успокойся! – Эдра подошла вплотную к брату. – Мы успеем
убежать, нужно только немного... немного перевести дух.
– У нас нет на это времени! – упрямо заявил Макс, хватая Эдру за
руку и волоча ее к переходу. – Если о моем преступлении станет
известно, никого не станут пропускать вниз! Я... я загубил наши
жизни!
В мыслях Макса одни ужасающие исходы событий сменяли
другие и с каждой минутой становились сквернее. Какие бы варианты
спасения он не обдумывал, итогом все равно виделся только один, не
спасительный, но справедливый – смертная казнь. Если бы не Эдра,
которую он обрек на участь, подобную своей, он принял бы свое
наказание и раскаялся за содеянное.
Некоторое время Эдра молчала, она крепко ухватила брата за
руку и шла рядом, шумно вдыхая воздух, но потом не выдержала и
начала говорить, быстро жестикулируя свободной рукой:
– Ты спас меня! Если бы ты не появился вовремя, что бы тогда
произошло? Я не хочу ничего слушать о том, что ты загубил наши
жизни... Это не так! Это... это... Во всем виноват Барон! Они
все... Они привыкли, что могут делать все, что вздумается!
Макс посмотрел на сестру, ее белокурые волосы торчали в
разные стороны из-под капюшона плаща, на носу была черная полоска
грязи, а опухшие от слез веки покрылись тонкой сеткой капилляров.
Парень несколько раз сжал руку сестры и отвернулся. Как бы она не
пыталась его оправдать, все это было не правильно. Он убийца! А
такому нет никаких оправданий.
До перехода в подземный город было уже близко,
мелькнули первые рыночные лавки, запах свежей выпечки, вареной
кукурузы и сладкой ваты дразнил пустой желудок. Рынок Ярила пестрил
красками. Рядом с хлебом располагались лавки с тканями, посудой и
обувью, следом был отдел с часами, браслетами и другими
всевозможными побрякушками. Лавка с коврами поражала своими
масштабами, тут имелись как маленькие паласы с витиеватыми узорами,
так и громадные ковры в рулонах. Продавец ковров сидел на одном из
своих товаров и смачно курил кальян.
Одежды ярильцев не уступали в красках рыночным лавкам.
Женщины в длинных платьях, подвязанных блестящими поясами и
расшитыми драгоценными камнями, порхали между рядов, как сказочные
феи. Мужчины, носящие цветастые костюмы или туники, странным
образом завязывали шарфы на шеях, надевали замысловатые головные
уборы и украшали камнями обувь, чтобы выделяться и следовать моде.
Жители Ямы никогда бы не поняли подобную блажь. Яма и Ярил были
словно сторонами одной медали, связанные между собой, но абсолютно
разные. Тоннели подземного города скрывали в своих лабиринтах
сырость, мрак и отчаяние, когда Ярил был полной его
противоположностью. Вековые деревья, бесконечно голубое небо, яркое
и такое теплое солнце, Макс не переставал восхищаться дарами
свободы, живя в Яриле. На поверхности было прекрасно все. Все,
кроме людей. Алчные, жадные и корыстные, властные и себялюбивые, но
самым абсурдным Максу казалась их тяга к «искусству».
Неразборчивость в одежде, нагромождение на себя драгоценностей,
вычурность в архитектуре, излишнее убранство в особняках,
всевозможное смешение культур, все это именовалось искусством.
