Пролог
– Ты как баба в халате.
Я не сразу поняла, что он это мне. Даже обернулась посмотреть, может, ещё кто-то в коридоре стоит.
– Что?..
– Вот именно. Что, – он даже не посмотрел в мою сторону, просто пнул ботинки в угол так, будто пришёл не домой, а в гостиницу, где всем на всё плевать. На порядок, на уют и на тех, кто рядом.
– Только не начинай, Олесь, – буркнул, проходя мимо меня. Взгляд сквозной, чужой. – Я устал.
Устал…
А я, значит, весь день на диване пролежала?
Я с утра носилась как сумасшедшая: убиралась, мыла ванну, плиту тёрла, пока руки не занемели, стирала, таскалась по магазинам, волоча сумки, чтобы в доме было уютно, а не пыльно. Чтобы к его приходу пахло домом, а не тоской.
Щи сварила. Он же любит щи. Сам говорил недавно.
Я смотрела, как он сбрасывает пальто. Оно промахнулось мимо вешалки и повисло, как дохлая тряпка. Даже не поправил. Пошёл дальше, будто здесь не живёт вовсе.
Я пошла следом на кухню. Поставила тарелку перед ним осторожно, будто что-то хрупкое ставлю. Он сел, взял ложку и тут же отложил обратно.
– Ты не голоден?
– Олесь, – голос спокойный, пустой. – Я больше так не могу.
Меня словно водой холодной окатило.
– Так – это как?
Он встал и прошёлся, будто выбирая слова. Красивый такой. Сильный. Уверенный. Только не мой.
– Я ухожу.
– В смысле? Ты с ума сошёл? У нас… семья…
Он усмехнулся так, что меня прямо передёрнуло.
– Это у тебя семья. А я просто человек, который хочет жить. Мне надоело чувствовать себя мебелью в этой квартире.
Каждое его слово больно било.
Я не могла понять, как он вообще такое говорит.
Как будто чужой человек.
– Ты… Ты не можешь вот так просто… уйти.
– Могу. И ухожу. – Он повернулся ко мне. В глазах ни злости, ни любви – пусто. – Ты клуша, Олесь. Домашняя, уютная такая. Всегда в халате и с уставшими глазами. Пахнешь борщом и тоской. Я рядом с тобой как пенсионер себя чувствую.
Я молчала. Хотела что-то сказать, но слова застряли где-то в горле.
Он не дал мне времени подумать.
– Я встретил другую.
– Кого?..
– Настю. Молодая, лёгкая. Смеётся часто. Вопросами не мучает. С ней легко дышится.
Я смотрела на него и не могла поверить, что это всё он говорит мне. Что он вот так спокойно рассказывает, как заменил меня кем-то другим.
– Я же старалась… правда…
– Да. Но всё не туда.
Он уже направлялся к двери.
– Завтра за вещами заеду. Только без сцен, ладно? Будь умницей.
– А как же… мы?..
Он замер, будто решал, стоит ли вообще отвечать.
– Не было никакого «мы». Была бытовуха.
Хлопнула дверь.
И стало тихо.
Я осталась стоять одна посреди кухни. Щи остывали в тарелке. Стул, на котором он сидел, казался пустым и холодным. Воздух вокруг будто замер.
Пахло его духами и болью.
Я медленно села на пол. Сил не было даже стоять. Сердце билось как сумасшедшее. Голову будто сдавило.
Я положила руки на живот. Он не знает. И уже не узнает.
Потому что клуша справится.
Как всегда.
Сама.
Я не спала.
Просто сидела на кухне. В тонком халате, на жёсткой табуретке, как будто наказанная. Спина давно затекла, ноги окоченели, но я даже не пыталась встать. Казалось, если пошевелюсь – мир окончательно рухнет.
Чайник, поставленный час назад, давно остыл. Щи в кастрюле, вчера приготовленные специально для него, так и остались нетронутыми. Он даже не попробовал. Просто встал посреди ужина и ушёл. Без объяснений, без оглядки.
На кухне пахло вчерашней едой, его несказанными словами и какой-то горькой обречённостью. Он ушёл, а воздух до сих пор был тяжёлый, вязкий, пропитанный им. Как будто Ян не только ушёл, но и остался одновременно. Будто хотел окончательно меня добить своим невидимым присутствием.
На подоконнике стояла его чашка – большая, синяя, с облупившейся ручкой. Ян каждое утро пил из неё кофе. Садился боком к столу, подгибал под себя ногу, опирался локтем на край. Никогда не улыбался утром, просто молчал. Я наливала кофе, он кивал. Иногда тихо, почти нехотя говорил «спасибо». А я почему-то всегда думала, что в этом слове есть что-то особенное, какое-то обещание, тепло.
