Пробуждение в пустоте
Глаза открылись, но не проснулись. Мир был размытым пятном, с нечёткими контурами. Белёсый потолок плыл перед глазами, как призрачная дымка. Я попытался моргнуть, чтобы прояснить зрение, но мышцы лица казались непослушными, словно после долгого сна. Голова пульсировала, как раскаленный уголь, каждая жилка в висках билась в такт с неистовой болью. Я попытался сесть, но резкая, пронзающая боль пронзила всё тело. Ощущение было такое, будто меня не просто побили, а растоптали, размололи, словно я был чьим-то отвратительным манекеном. Я застонал, и звук получился хриплым, как будто горло было забито песком. Я зажмурил глаза, пытаясь сбросить наваждение, но боль не отступала.
Наконец, я смог немного приподняться, опираясь на локти. Комната была маленькой, обставленной скудно и уныло: кровать с простым серым покрывалом, тумбочка, старый шкаф. Окна, за которыми маячило серое, безрадостное небо, были грязными, их стёкла казались покрытыми многолетним слоем пыли. В комнате царил полумрак, холодный и неуютный. На стене висели часы, но стрелки замерли, застыв в мертвой точке. Время как будто остановилось, как и мои мысли. Я огляделся, пытаясь уловить хоть что-то знакомое, хоть какую-нибудь зацепку, но ничего не возникало. Ни единого обрывка воспоминания, ни имени, ни места, ни даже запаха. Только гулкая пустота внутри и страх, проникающий в самую глубь души, сковывающий каждое движение, каждый вдох. Я был голым, как новорождённый, с единственной разницей: у новорожденного есть прошлое, пусть даже и не осознаваемое, а у меня, кажется, нет ничего.
Я вновь застонал, на этот раз от отчаяния. Я не знал, кто я, где я и почему здесь нахожусь. И это незнание было хуже, чем любая физическая боль. В дальнем углу комнаты стояло зеркало в тяжелой раме, потрескавшейся от времени. Я медленно, неуклюже, как марионетка, пытался встать, чтобы добраться до него. Ноги дрожали, не слушались, подкашивались, как трости, лишенные опоры. Шаг давался с трудом, словно я тащил на себе непосильный груз. Наконец, я добрался до зеркала и заглянул в него.
Отражение было незнакомым. Лицо незнакомца, с трёхдневной щетиной и запавшими глазами, смотрело на меня с таким же испугом и замешательством. Бледное, измученное, с синяками под глазами и следами какой-то грубой борьбы. Это было моё лицо, но в то же время и не моё. Я пытался вспомнить, как я выглядел раньше, но мозг не отвечал, словно заблокированный каким-то невидимым барьером. Я не помнил ничего, ни имени, ни возраста, ни прошлого. Кем я был? Что здесь делаю? В душе росла паника, превращаясь в леденящий страх. Я начал трогать своё лицо, пытаясь уловить хоть какие-то знакомые очертания, хоть малейший намек на то, кто я. Но под пальцами была только чужая, незнакомая кожа.
На тумбочке рядом с кроватью лежал бумажник. Он был старым, потёртым, изрядно изношенным. Я взял его дрожащей рукой и открыл. Внутри не было ни денег, ни документов, только несколько старых, пожелтевших от времени фотографий. Я вытащил их и стал рассматривать. На них были изображены женщина с теплой, лучезарной улыбкой и двое маленьких детей: мальчик и девочка, лет пяти и семи. Их лица казались мне смутно знакомыми, какими-то родными, но я не мог вспомнить их имена, не мог почувствовать никакой связи, никакой эмоциональной привязанности. Это были просто чужие лица, просто чужие люди. Но почему-то меня не покидало чувство, что они значат для меня что-то важное. Я перевернул фотографии, но на обороте не было никаких надписей, ни малейшего упоминания о том, кто они.
Я отбросил фотографии на тумбочку. От этого бессилия внутри поднялась волна раздражения и отчаяния. Я был пуст, как выжженная пустыня, чистый лист, заполненный только нарастающим беспокойством. И это было самое страшное – полное отсутствие какой-либо идентичности. Я не понимал, почему оказался в этой странной комнате, и что меня ждет дальше. Единственным желанием в этот момент было найти хоть какие-то ответы.
