Калинка, калинка, калинка моя,
В саду ягода-малинка, малинка моя.
И.П.Ларионов
— Может, лучше поцелуешь, красавица? — хрипло спросил он, опаляя
кожу дыханием.
Так близко, так самоуверенно. Чуть потянись — и можно коснуться
губ. И…
Я с удовольствием залепила ему пощёчину. Получилось так звонко и
смачно, что аж сама порадовалась.
Он отпрянул, в глазах сверкнули лиловые молнии. А глаза-то
ничего-о-о. Светло-серые, будто небо осенью, но не грозовое, а
просто затянутое тучами, за которыми прячется солнце.
Да и сам весь хорош, будто с картинки сошёл. Статный, плечистый,
ладный. И неважно, что одет в простые штаны и льняную рубаху,
расшитую черными узорами. Кстати, странно. Кто вышивал-то? Одним
черным цветом нехорошо ведь. Но красиво смотрится, в тон его
волосам, как вороново крыло, что спускаются за спину. Черты лица у
него красивые, резкие. Прям хищный зверь, а не человек. На такого
бы смотреть и смотреть. Только пахнет от него полынью и морозом
ранней зимы.
Да и повадки… далеки от прекрасных.
— И поцелую, — хмыкнула я, вслушиваясь в плеск волн реки. Так-так,
водяные вовсю подслушивают, потом сплетен не оберёшься. — Только не
тебя.
Эх, хорошо же денек начинался! Солнышко светило, птички пели, на
улице тепло. Я подхватила корзинку с бельём — и на речку. Нечего
накапливать, постирать да вывесить надо, чтобы потом дальше
спокойно заниматься своими травами. Но нет. Всё не так.
Свалился тут на голову. Сначала держался на почтительном
расстоянии, а потом подошёл, разговор завёл. Дивиславом
представился, сыном кузнеца. Говорил толково, складно. Я и
заслушалась. Прям аж удивление взяло: откуда бы сыну кузнеца так
уметь? Тут иной сказитель так речи не сложит, а этот прям
заслушаешься.
Вот и сказала:
— Слова у тебя — мед сладкий, таким торговать можно. Очередь
соберётся знатная.
А этот подлец возьми и целоваться полезь! Я настолько оторопела,
что даже чудесницкую силу не вложила в ладонь, так от души и
вмазала. Просто, без эффекта.
Впрочем, Дивислав не особо смутился, удар ему вреда не причинил. И
только на красиво очерченных губах появилась тень улыбки.
— Резвая, — только и сказал он.
И продолжил смотреть так, словно уже решил съесть с
потрохами.
— Шустрый, — не смутилась я, складывая руки на груди. — Али раз
умеешь сладко рассказывать, так и девицы все должны у ног
лежать?
— Хотелось бы, — неожиданно весело сказал он.
И вроде даже потянулся ко мне, чтобы сгрести в охапку, но резко
остановился. Прислушался. Я насторожилась. И впрямь за спиной
что-то треснуло.
— Калина-а-а! Калина! — раздался звонкий крик Забавы.
Дивислав чуть нахмурился. Вечно так с этими молодцами. Как один на
один, так герой. А как кто ещё появится, так сразу в кусты.
— Калина!
Я выжидающе смотрела на него: ну, сокол ясный, что будешь
делать?
Неожиданно солнце померкло, а где-то вдалеке загрохотал гром. Серые
глаза Дивислава подёрнулись дымкой, зрачок на мгновение исчез,
уступив светло-серой радужке. Я вздрогнула — вмиг дышать стало
тяжело, а голова пошла кругом.
Он оказался совсем близко, стиснул в объятиях, не давая вырваться.
Сердце замерло, словно и не знало, как биться.
— Я ещё вернусь, Калинка-малинка, — обжёг он полынным дыханием. —
Никуда от меня не денешься.
И, обернувшись черным вороном, взмыл в небеса.
Я аж шарахнулась назад. Но потом только покачала головой. Чего
только не бывает. Появится, понимаешь, голову вскружит, а потом —
раз! — и улетел. И так, скажу я вам, не только с нелюдями лесными
да наивными девицами-красавицами. Обычные мужчины — тоже те ещё…
летуны.
— Калинка, ты меня вообще не слышишь, что ли? — возмущённо спросила
Забава, к которой я так и не соизволила обернуться.
