«Мы ваши Создатели!» – вторит голос
над головой: слова разверзают город, а слоги рассыпаются и налипают
на дороги, что скрещиваются паутиной.
«Мы будущее этого мира» – продолжает
говорящий. Я с трудом открываю плачущие от соли глаза и наблюдаю
ухватывающую воду: она стремится обнять меня; ощущаю удар
волны.
«И если вы живёте…»
Вода наполняет лёгкие словно сосуд,
но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, а потому жидкость
переливает через край, ощипывает, давит.
«…дышите нашим воздухом…»
Вскидываю руками к некогда молебному
небу, но вместо того сталкиваюсь с бессердечной поверхностью
воды.
«…едите нашу пищу…»
Я хочу закричать.
«…смотрите на наше небо…»
Кричу.
«…Знайте! Без нас не будет вас»
Захлёбываюсь: ледяная жидкость
взбирается и наполняет изнутри.
«Вы наши подчинённые, а мы Боги»
Тело обдаёт жаром; я чувствую:
вот-вот вспыхну, загорюсь.
«Восхваляйте же своих
Создателей!»
Открываю глаза.
Помню, что тонула. Помню ледяную
воду и обжигающее нахождение в ней – такое возможно? Прихожу в себя
и взглядом препираюсь с огромнейшим экраном перед Зданием Комитета
Управляющих. Не было ни дня, чтобы во время перерыва в Академии и
душных офисах не прервали неоново-маркетинговое безобразие и не
включили новостную сводку, напомнив – и млад, и стар – благодаря
кому те ещё на поверхности.
– Звучит как реклама, – с явным
недовольством отмечает Ирис.
– Это и есть реклама, – парирую я. –
Всё в этом мире реклама, моя дорогая.
Она сидит напротив: скалится и ведёт
бровью.
– Тебе видней, разумеется, – говорит
Ирис. Ядовито, разве что слюной не брызгает.
– Разумеется, – подхватываю я. –
Голдман есть один большой рекламный ход, не учи создателей рекламы
упомянутому.
Подруга оборачивается и награждает
покладистой улыбкой, хотя я наблюдаю ещё большее недовольство в
хищном взгляде. Кончик носа – птичий клюв – услужливо опущен, но
дуги чёрных бровей сведены от сосредоточения. Того и гляди складка
на носу лопнет и через натёртую блеском кожу посыплется наполнитель
тряпичной куклы. Ирис до раздражения глупа, а когда требуется –
умна; идиотское качество, терпеть его не могу. Она выжидает добычу
– секунды/минуты/часы; пока та не забьётся в предсмертных
конвульсиях: борьба без участия устраивала её и насыщала. Вот
только я не добыча.
– Сегодня на Золотое Кольцо? –
предлагаю следом.
– Заманчиво, подружка.
К нам подходит служащий. Кладёт
тарелку со стейком: напитанный жиром синтетический кусок, вонючий и
красивый, лоснящийся, гадкий. Вопрошающий мальчишечий взгляд
уточняет, кому из нас предназначен заказ.
– Очевидно, не находишь? – бросаю я
и вместе с тем отталкиваю тарелку в сторону Ирис. – Искусственные
помои, как ты это ешь?
– Твоя зелень тоже не без
искусственного дерьма выращена, поверь, – ехидничает Ирис и гонит
служащего за напитками.
Вскоре приносят мой заказ. Спаржу с
лимонным соусом.
– Не забудь промычать, когда доешь,
– шмыгает подруга.
– А ты – всунуть два пальца в рот.
Как всегда, – говорю я. – И вообще-то коровы не едят спаржу, пустая
твоя голова. Язвишь – так хоть делай то осмысленно, с
аргументом.
– Почём знать, чем сейчас кормят
коров?
– Достаточно посмотреть на тебя.
Ирис роняет столовый прибор.
– Ты хочешь обсудить это, в самом
деле? – спрашивает девочка.
– Обсуждать нечего: контролируй, что
и когда запихиваешь в рот, и не придётся опосля пихать два
пальца.
– Это твоя семейка вся на контроле,
люди обыкновенные более расслаблены в подобных вопросах.
– Всё оправдания, Ирис. Хочешь
выглядеть худой, а не истощённой – прекрати делать то, что приводит
к истощению, и начни делать то, что приведёт к худобе.
– Это не так просто, я говорила.
– О ментальных проблемах? – пытаюсь
пристыдить. – Говори громче, может, соответствующие службы
заинтересуются тобой и помогут решить свалившиеся беды. Патруль
Безопасности работает без выходных, подружка.
