Ягуар насыщенного вишневого
цвета стремительным зверем летел по ночным московским улицам,
подрезая немногочисленных водителей. Весенний ветер гудел в ушах,
трепал короткие каштановые волосы, заполняя тело неимоверной
лёгкостью. От адреналина, замешанного на двух дорожках и нескольких
ядовито-зелёных коктейлях, по венам текла не кровь — лава.
— Ки-ит, нам ещё долго?
— жеманная блондинка прижалась к плечу, игриво спускаясь
пальчиками вниз. Образец работы отличного пластического хирурга,
она мало чем отличалась от вереницы девиц, окружавших Никиту в
клубе, и сейчас он с трудом мог вспомнить, почему выбор остановился
именно на ней. Ринопластика, пластика скул, подкачанные губы,
пушистые ресницы-опахала и копна густых, слегка завитых платиновых
волос, натуральных, но явно снятых с чужой головы — она была
прокачана от и до и явно была готова отработать каждый вложенный в
красоту доллар, чтобы подцепить, наконец, своего олигарха.
Правда, Никита Ливарский не мог
назвать себя олигархом. По крайней мере, полноценным, с собственной
фирмой, весом в обществе и счётом в десять нулей в условных
единицах. Связи и деньги были в наличии, только и то, и другое
принадлежало отцу, что, в общем, никогда не мешало Киту
пользоваться этими благами без зазрения совести. Только добиться
положения он хотел сам — странная блажь для мажора. Отец пожал
плечами, сделал несколько звонков, и вот Никита Ливарский уже
работает в одном из рекламных агентств, успешно руководит крохотным
отделом из трёх сотрудников и даже претендует на должность повыше…
Претендовал. Именно этот глагол,
произнесённый в прошедшем времени, заставил сегодня уйти в загул,
вместо того, чтобы выспаться и наутро свежим, как огурчик, спешить
в офис, чтобы представить отчёт о переговорах, которые он провёл в
Италии. Вместо этого Кит, едва сойдя с трапа самолёта, умчался в
клуб, а теперь летел по ночной Москве в компании малознакомой
девицы.
О причине загула сейчас думать не
хотелось, и Кит охотно задвинул эту мысль в дальний угол и
сосредоточился на руке блондинки, которая уверенно массировала его
член через брюки.
— Малыш, если ты сейчас не
остановишься, утром мы появимся в новостях, — бросил он,
судорожно сглотнув. Алкоголь вперемешку с порошком делали своё
чёрное дело, поднимая из глубины души неистовое желание.
— Я не боюсь увидеть себя на
Ютубе, — промурлыкала блондинка, расстёгивая молнию и запуская
ладошку под брюки и боксеры.
— А я не хочу, чтобы машина
поцеловала столб, — отрывисто бросил Кит и с усилием отвёл её
руку от себя. — Мы почти приехали, потерпи.
За окнами промелькнул Кремль, дорога
раздалась, засияла огнями, и вдруг резко стало темно — Кит
свернул в переулок, остановился у кованых ворот и нажал на кнопку
брелока, въезжая в закрытый двор. Четырёхэтажный дом клубного типа
удачно прятался за спинами новостроек.
— Вот теперь, малыш, можешь
делать со мной всё, что пожелаешь!
Кит обнял девицу и, слегка
покачиваясь, повёл её к дому.
***
Утро началось недобро, это
стало понятно уже тогда, когда кот прыгнул на колени и порвал
последние целые колготки. И толку было злиться на пушистого нахала,
когда он так умильно заглядывал в рот, переступая мягкими лапками и
тихо мурча? Тяжело вздохнув, Юля сняла Ленни и побрела
переодеваться. Сегодня был важный день, по-настоящему важный —
Юля получила возможность стать, наконец, главой отдела маркетинга,
получать прибыльные проекты и прибавку в виде жирных комиссионных к
зарплате. Место было практически в кармане, если бы не одно «но»:
Никита Ливарский.
Юля всегда старалась относиться к
людям ровно так, как они того заслуживают, и Ливарский однозначно
заслуживал одного — презрения. Богатенький сынок влиятельного
папы, он смотрел на всех свысока, как на пыль под ногами. Да, почти
весь их офис заглядывался на привлекательного мужчину, даже ремень
на брюках которого стоил как средняя зарплата в их фирме. Что он
забыл в простом рекламном агентстве, никто не понимал, но женская
половина офиса (и часть мужской, что греха таить) пускала слюни,
стоило ему появиться в кабинете и озарить всё вокруг яркой
белозубой улыбкой. Загар, казалось, въелся ему под кожу, глаза
всегда искрились весельем, часто переходящим в откровенную
насмешку, а небрежность, с которой он выполнял свою работу,
заставляла скрипеть зубами.
