Интродукция
Есть мнение, насаждавшееся старыми идиотами на Высших Сценарных Курсах: киносценарий есть законченное художественное произведение, существующее уже само по себе. Это все равно, что газ сгоревшего в двигателе бензина объявить самоценным нефтепродуктом; бред: этот газ двинет поршни и придаст движение автомобилю, иначе от него только жара и вонь.
Сценарий – это только пересказ фильма, который увидел пока один только человек: сценарист. Пересказ предельно внятный, подробный, ясный и простой: достаточный. Стилистические изыски тут глупы и неуместны: это искусство визуальное, а не вербальное. Ну, вроде как Мойша передал по телефону арию Карузо, – вот и сценарист просто пересказывает увиденное. Это кино в словах.
А кино – это зрелище, и это муви. Картина! краска! кадр! движение! звук! – вот что требуется от сценария.
Можно сказать еще одним способом: сценарий – это комикс без картинок: картинки тоже пересказаны словами.
Все, что требуется от любого читающего – это лишь капелька зрительного воображения. Тогда читатель будет читать текст – а перед глазами его будет кино. Важнейшее из искусств. Пир духа.
Со своей системой смешных условностей.
Если мы напильником стирали грань между городом и деревней – почему бы не стереть грань между прозой и кино? Так что не стреляйте в пианиста – он бренчал по костям, как умел.
1. Заброшенный аэродром – кладбище старых военных самолетов.
Бомбардировщик с выбитым остеклением фонарей, спущенные баллоны шасси, звезды на фюзеляже, отодранная обшивка.
Другой: отрезанные плоскости и хвост лежат на бетоне отдельно.
Третий: пустые пулеметные прорези в кабинах стрелков.
Трава меж бетонных плит, грязь и хлам под колесами: сигаретная пачка, разбитая бутылка, обрывок газеты.
Бесконечные ряды останков – некогда грозных самолетов.
По бортовым номерам и звездам – надписи мелом, кирпичом, аэрозольной краской: «хуй», «Биттлз», «Света + Саша = любовь», свастика, мегендоид, пацифистский знак.
Тихо возникает мелодия.[1]
2. Музыка эта звучит в черном роскошном «Мерседесе&600» – он приближается издалека по бетонной полосе вдоль ряда самолетов.
Приблизившись, «мерс» сворачивает и встает на просторной площадке: там уже несколько десятков модных машин: «БМВ», «Порше».
Машины стоят двумя группами, между ними – проезд к огромному ангару из рифленой жести.
Из «мерса» выходят четверо – две кожаных куртки, красный пиджак, деловой костюм – и идут к двери в воротах ангара.
На ходу – красный пиджак – в радиотелефон:
– Сегодня забит. Кинь стрелку на десять утра.
У дверей лениво стоят двое в камуфляже, с десантными «Калашниковыми». Деловито-разрешающе кивают входящим.
3. Внутри ангар полутемен и завален хламом вдоль стен. Середина пуста и ярко освещена несколькими направленными прожекторами.
В центре – приподнятая на полметра площадка вроде боксерского ринга: закинута брезентом, ограждена свисающим тросом меж угловых стоек.
Вокруг площадки – около сотни человек, в основном молодые крепкие мужчины. Стоят кучками, переговариваются, курят, шутят. Некоторые сидят – скамейки, раскладные и канцелярские стулья, несколько офисных кресел.
Двое заключают пари:
– Десять штук на Лелика против шести – идет? – Бьют по рукам.
Обрывки разговоров в толпе:
– …Вежливо говорю: ребята, можно посмотреть, кто за вами?
– …Ну-ну. Они на автоплощадку в Одинцово два танка поставили.
– …Счетчик уже вдвое настучал.
4. Под трос на площадку с противоположных сторон ныряют два коротко стриженных атлета в майках. Встают поодаль друг от друга, белозубо улыбаются в стороны публике, приветственно машут рукой.
Зал бурно приветствует, свист, аплодисменты:
– Лелик, давай!
– Видел шею?
– Джек! Джек!
– У него девятнадцать боев, понял?
