— Зачем ты притащила с ярмарки мужчину? Где леденцы? Где специи?
Где соль? — матушка растерянно вытерла ладони об темный
передник.
Она обшарила цепким взглядом лошадь и единственную поклажу —
мужское неподвижное тело.
Я виновато понурила голову, и ее лицо, перепачканное мукой,
скривилось от досады:
— Ты профукала закупку!
Ее эмоции были хорошо понятны.
Несмотря на то, что нам принадлежал огромный кус земли, жили мы
скромно, неловко балансируя между бедностью и средним
достатком.
Жаль, что у меня не осталось сил, чтобы объяснять ей про чудо,
побудившее меня спасти жизнь незнакомцу.
К тому же, меня сильно сбивал запах выпечки, долетавший в окно
из кухни. Он напоминал, что со вчерашнего утра во рту не было ни
крошки. А после долгой дороги мои косточки ныли и просились на
кровать.
Наш домик, неказистое, одноэтажное строение, с залатанной
крышей, треснувшим стеклом на окнах и облупленной голубой краской,
сейчас казался мне образцом уюта.
Несмотря на усталость, я принялась объяснять, что по возвращении
с ярмарки на нас напали виеды. Что этот мужчина выжил после падения
с крепостной стены и ранения в голову. А теперь нам надо ему…
Договорить у меня не получилось.
— О, Трехликий! — матушка схватилась за седую голову. — Я
думала, просто пьяный… А он раненый! И что ты хочешь? Кормить его,
лечить, одевать? Нам бы себя прокормить, а тут… Не знаешь ты,
сколько едят эти проглоты! Ох, моя голова…
Схватившись за виски, матушка прикрыла голубые глаза, так и не
закончив фразу.
В наступившей тишине мне невпопад думалось, как удачно все-таки,
что лесник одолжил мужскую одежду!
Конечно, штаны незнакомцу были явно малы, открывая мускулистые
икры, и рубаха в плечах треснула по швам. Но, если бы я привезла
его домой голым, каким нашла в разгар сражения, то матушку с ее
строгими принципами и вовсе хватил бы удар...
— Думаю, — я несмело прервала тишину, — его послал нам
Трехликий. Ты же давно просила мужские руки в хозяйство! Так вот
они, руки, видишь?
Я легонько похлопала по мускулистым ручищам. И, хотя они висели
сейчас бесполезными плетьми вдоль лошадиных боков, с энтузиазмом
продолжила:
— Дело за малым. Надо его выходить. Уж в травах я разбираюсь, ты
же знаешь!
Матушка выдержала паузу. Заправила волосы в темно-серый платок,
обернутый вокруг головы. Затем выразительно постучала по высокому
лбу, покачала головой и исчезла в проеме, не забыв захлопнуть за
собой дверью.
Подобный ответ означал, что помощи от нее можно не ждать, но и
препятствовать она тоже не станет. Именно на это я и надеялась.
Милара Добрая — так ее звали за глаза. Она ворчала,
иронизировала, ершилась, но при этом подкармливала чужих детей,
укрывала женщин в подполе от пьяных мужей. Как-то раз с топором
пошла на местного буяна, когда тот перепил в таверне, а кузнец был
в отлучке.
Я отстегнула ремни, удерживающие незнакомца в перекинутом через
спину кобылы положении. Подтолкнула кверху широкие плечи, смещая
центр тяжести, — в этом я навострилась, пока перевозила тяжелые
мешки.
Затем, когда тело начало медленно сползать к земле ногами вниз,
поднырнула под брюхом Ленточки и подхватила падающую фигуру,
постаравшись смягчить падение.
В процессе я сама свалилась на траву и при этом больно
стукнулась обо что-то твердое.
Потирая ушибленный локоть, поднялась. Ухватила под мышками
мужчину, тяжелого, как мешок с камнями, и потащила к крыльцу.
Ленточка, лениво перебирая копытами, двинулась за мной следом и
отозвалась ворчливым голосом в моей голове:
— Куда его тащишь, хозяйка?
— На печь его, конечно, не поднять, — пропыхтела вслух. — Отнесу
в сени — там он хотя бы будет в тепле. Подложу под него сено,
накрою шерстяным пледом.
Я сдула с глаз упавшие прядь и поволокла раненого дальше.
