Оказалось, так бывает. Готовишь клубничный торт к дню рождения
внучки. Приседаешь на минутку, потому что сердце прихватило… А
приходишь в себя на холодной поверхности с ноющим затылком. Только
пахнет уже не выпечкой, а приторными благовониями, от которых
першит в горле.
Раздаются оживленные голоса, долетают отдельные фразы:
— Говорят, братец отказал ей даже в содержании, не то, что в
приданном.
— Какой позор…
— Отказная невеста она теперь, кто же такую в жены возьмет!
— Отца нет, брат отвернулся, теперь вот жених тоже прямо у
алтаря…
— Или пойдет по рукам, или…
— В петлю!
О чем они говорят? И откуда здесь люди, скажите на милость?
Живу-то я одна!
Ключи от квартиры есть только у дочки.
С трудом разлепляю тяжелые веки и рассматриваю обстановку.
Нахожусь в незнакомом помещении. Надо мной раскинулись высокие
своды то ли церквушки, то ли храма. В витражные стекла
просачивается мягкий свет, придавая окружению сказочный
оттенок.
Хотя, казалось бы, куда уж сказочнее!
Вокруг меня толпятся мужчины и женщины, одетые в яркие наряды
средневекового покроя. Женские прически украшают венки из белых
роз, а к мужским камзолам приколоты бутоньерки.
Но сильнее всего среди них выделяется мужчина в черном сюртуке.
Он сжимает в руках большую бандуру и, нацелив на меня объектив,
энергично щелкает. На каждом «щелк» меня ослепляет вспышка. Этот
неугомонный щелкунчик очень напоминает папарацци. Но на этом
странности не заканчиваются.
Надо мной нависает незнакомый щеголь с длинными белыми волосами.
Темно-бордовый камзол с золотыми пуговицами обтягивает худой торс.
Несмотря на позу, казалось бы выражающую внимание и сочувствие, на
его холеном, узком лице нет ни грамма участия.
— Ну? Очнулась, наконец-то, — шипит он, почему-то с укором. —
Учти. Истерика тебе не поможет, Ари! Церемонии брачных уз не будет,
и точка. Не забывай о гордости. Ты все-таки фэргю. Ваш народец
всегда падает на четыре лапы, как вертлявая кошка.
Фэргю…
О чем он говорит? Это на норвежском? С чего он взял, что я знаю
норвежский?!
С недоумением вглядываюсь в светло-серые глаза под белесыми
ресницам, которые смотрят на меня не мигая и тем самым напоминая
змею. В них неприятно смотреть, аж зябко становится. Или это от
пола сквозит?
Поднимаюсь поскорее с пола, — а то так и простудиться не долго!
— и очень стараюсь не думать о том, кто переодевал меня в это
чудесное белое платье, со вшитыми кристаллами, открытой спиной и
плечами.
Отвечаю:
— Причем тут истерика? То, что я в обморок упала? Так это
бывает, когда долго не высыпаешься. Если кто-то из нас истерит, то
точно не я.
Мой собеседник хмурится, пожимает узкими плечами и поднимается
следом за мной. Стоя, он выглядит еще более худым.
— Любому понятно, ты расстроена, — говорит он так тихо, что едва
слышу его сквозь щелчки и перешептывания. — Кончина отца, решение
твоего братца оставить тебя без приданого. Но самое главное, отмена
свадьбы… Это, разумеется, всегда печально для девицы. Я ничего не
имею против тебя лично, Ари. Однако сама посуди. Нельзя человеку в
моем положении жениться на бесприданнице. Это будет несправедливо
по отношению к славному роду Кринвудов. К счастью, священник не
успел нас связать узами брака, прежде чем страшная новость достигла
моих ушей…
Меня все больше напрягает его монолог.
Парень явно не в себе.
— И все же ты мне нравишься, Ари. Так сильно нравишься, что я
готов встречаться с тобой тайком, даже после женитьбы на другой.
Поверь, если ты станешь моей любовницей, я не дам умереть тебе с
голода! У тебя всегда будет крыша над головой и парочка красивых
платьев в шкафу.
