КИРИЕ ЭЛЕЙСОН. КНИГА 6. ЕГО ВЫСОЧЕСТВО БУРИДАНОВ ОСЕЛ
Пролог
Лязг отворяемых железных засовов – и пребывавший в сонном оцепенении узник проворно вскочил на ноги и тревожно уставился на дверь. Слишком много дней провел он в этой темнице, слишком выверенными были действия его стражи все это время, чтобы теперь оставаться спокойным. Его посещали лишь один раз в день, ровно в полдень, чтобы принести скудную, всегда одинаковую тюремную трапезу в сопровождении кувшина сильно разбавленного кислого вина. Свою еду он делил на две порции, первую часть съедал немедленно, вторую тревожил не ранее, чем зайдет солнце и его темница погрузится в долгий непроницаемый мрак. Но сегодня солнце еще не зашло, его ужин дожидался своей участи на приземистом и трухлявом от времени и сырости столе, а дверь в его узилище открывалась уже второй раз за сутки. Чем иным, кроме как чрезвычайными для него обстоятельствами, это могло быть еще вызвано?
Возможно, сегодня его ужин так и останется нетронутым, узник даже с каким-то сожалением бросил взгляд на разломанную краюху хлеба и опорожненный наполовину кувшин. Кто знает, увидит ли он новый день? А вдруг сегодня его участь, напротив, изменится к лучшему? И он будет прощен, освобожден и не далее как уже этим вечером, обозревая красоту заходящего солнца, с наслаждением, медленно и смакуя, начнет расправляться с куском жареного мяса с кровью, запивая его терпким поличиано. И с гордостью вспоминать о мужестве, с которым он проводил свои долгие дни в заточении. О, сколько было этих дней! Едва оказавшись здесь, он начал вести им счет, царапая найденным камнем стену под узким окном, и десятки раз за день пересчитывал число этих самых царапин. Поняв, что прогулки ему не будут позволены, он заставлял бодриться свое тело, по нескольку десятков раз спускаясь и поднимаясь по лестнице, которая вела от входа в темницу до его ложа. Еще он взял себе за правило в день читать не менее пяти глав Священной Библии, причем старался запоминать наиболее яркие фрагменты, тем самым тренируя мозг, параллельно с очищением души. В стараниях своих он дошел уже до книг пророков и теперь, слыша шум отворяемых дверей, печально и искренне недоумевал, отчего Господь не пожелал дать ему время постичь истину Евангелия?
Естественно, что по сотне раз в день он мысленно прокручивал время назад и до боли в голове пытался понять причины и истоки своего крушения. Почти каждую ночь сны возвращали его в то блаженное время, когда он был повелителем многих судеб людских и много что было подвластно его деснице. Читал ли он в то время Библию? Отнюдь. В гордыне своей он насмехался над монахами с их наивными взываниями к справедливости и охотно находил жизненные опровержения приводимым библейским наказам. Вкушая хлеб и вино на господском столе, понимал ли он тогда настоящую им цену? Смешно, конем своим в запале охоты он не единожды и не раздумывая давил урожай презренных колонов и лил вино, словно воду, на головы блудниц, деливших с ним ложе. Ценил ли он время свое? Снова нет. За круговертью дней не находилось места размышлениям о спасении души: жажда новой власти, новых земель, больших денег затмевала в его разуме все и заставляла его продолжать эту бессмысленную гонку стяжательства и честолюбия среди узкого круга сильных мира сего, к которому он когда-то принадлежал.
Но где теперь вся сверкающая мишура этого мира? Где все эти шумные пиры, где лживые ласки продажных прелестниц, на что ему теперь без устали чеканящееся по всему свету золото, к чему привели его все эти хитроумные интриги за земли и короны? Вот уже несколько месяцев, как он тщетно пытался понять, где именно находится его бренное тело, в чьих неведомых руках судьба его, заложником чьих дьявольских страстей он стал, и эти размышления для него стали важнее всех прочих. В первые дни заточения он настойчиво пытался добиться хоть слова от тюремщиков, приносивших пищу, но те исполняли свои обязанности слишком ответственно и не вступали с ним в беседу, а одежда их никоим образом не выдавала их принадлежности ни к их конкретному хозяину, ни к местности. Разум узника подсказывал ему версии вероятные и не слишком, а окно располагалось слишком высоко, чтобы увидеть краем глаза окружающий его мир. На несколько часов, бывало, он замирал, боясь за биением своего сердца не услышать редкие звуки, раздававшиеся снаружи стен. Иногда он слышал колокольный звон церквей, но разве этот сладостный звук мог подсказать, хотя бы приблизительно, где он?
