Услышавшая за спиной сдавленный предосудительный кашель, она невольно вздрогнула, словно застигнутая на месте преступления рука отпустила занавесь на окошке неказистого экипажа, суетливого путника, дерзнувшего потревожить покой дремлющего в утреннюю пору Невского проспекта. Смущённая девушка обернулась к хмурой спутнице, по всему, помещице. Ответившая виноватым взглядом недовольной её поведением женщине, она жалко улыбнулась, взывая о снисхождении к её чувствам, и опять приникла взглядом к окошку.
Мойка, Строгановский дворец, Аничков мост… Её дома, обители счастливого детства и расцветшей юности, откуда её под свист январской метели против воли увезли в забытую богом деревню, отсюда не видать.
Въехавший на Галерную набережную экипаж стал у арки Сената. Перед приезжими, робко переступившими порог департамента, вырос расторопный секретарь обер-прокурора. Выслушавший помещицу, он скрылся за дверью приёмной. Спустя четверть часа просительницам позволили войти.
Те склонились в приличном обстоятельствам реверансе перед могущественным вельможей. Князь Дмитрий Андреевич Шаховской, к пятидесяти годам пожалованный императрицей за службу богатыми землями и сотнями крепостных, имел вес в свете, с его мнением считались, его покровительства искали.
– Извольте объясниться, сударыня, – несколько надменно, с заметным раздражением обратился он к ищущей его взгляда челобитчице, – почему, отказавшаяся оставить ходатайство в присутствии, вы настаивали на личной встрече со мной.
– Ваше сиятельство! – потупила взгляд женщина. – В моих хлопотах я решилась на путь в сотни верст. Любезно принятая в столичном доме знакомых, я не могу оставаться там долго в ожидании вердикта вашей милости, потому дерзнула просить об аудиенции, ибо, облечённая словом и священным долгом, ратую о благоденствии несчастной сироты, – повела головой в сторону юной спутницы.
Заинтригованный князь шагнул к той. Чуткие пальцы тронули дрогнувший девичий подбородок. Каплями янтаря глянули на вельможу её осенённые густыми ресницами глаза. Мужская рука коснулась её зардевшейся щеки, русых кудрей. Взгляд пришедшего в замешательство князя замер на лице:
– Мне вдруг показалось что я уже имел удовольствие встречаться с вами, дитя моё.
– Минувшим летом ваше сиятельство удостоили честью наш скромный столичный дом, приняв приглашение на званый обед по случаю именин моей матушки, – тепло улыбнулась ему польщённая памятливостью князя гостья. – Послушная дочь, я развлекала гостей игрой на клавикордах, и ваше сиятельство были столь великодушны, что похвалили моё музицирование.
– Княжна Елецкая, – разрешил загадку слушатель.
– К услугам вашего сиятельства, – склонилась перед ним в очередном изящном реверансе девушка.
Остановившись взглядом на согбенной фигурке, одетой с разительной для её недавнего величия скромностью, князь с искренним сожалением выдохнул:
– Бедное дитя!
Ведая делами ІІІ департамента находившихся на особом положении губерний, он как никто иной знал о последствиях ликвидации местных особенностей Прибалтийского края. Январь 1783 года был ознаменован негодованием верхушки образованных высочайшим указом Ревельской и Рижской губерний, вызванным Жалованной грамотой дворянству, что ограничила привилегии господ. Предосудительно высказался о реформе и князь Елецкий, женатый на дочке предводителя дворянства ныне упразднённой Лифляндии. В сочельник он был арестован, вскоре осуждён и, лишённый титула, после конфискации имущества в пользу казны сослан в Сибирь, не вымолив права узнать об участи жены и дочери.
Опомнившийся вельможа усадил подавленную гостью в удобное кресло подле стола, любезным жестом пригласил сесть и сопровождавшую её барыню.
