– Пресвятая богородица! Полдень! Ясно! Ясно!
Действительно в этот полуденный час небо над Бадалоной было по-летнему ярко-синим, и человек в черной треуголке чиновника, но в простых крестьянских альпаргатах[2], весело посмотрел на эту сверкающую синеву из-под приставленной ко лбу руки. Он бодро шел по дороге, повсюду замечая радостные приметы набирающего силу дня, начинающегося года. Весна вступила в свои права рано и бурно, стебли лоз повсюду уже наливались подземными соками, и можно было ожидать хорошего приплода от овец. А сегодня поутру и вообще произошло небывалое событие – с небес шел целый ливень из селедок. Событие редчайшее и невероятное. Теперь же время подходило к обеду, и при входе в предместье мужчина отчетливо ощутил, как со всех дворов тянет готовящейся под разными соусами и разными приправами рыбы. Человек широко улыбнулся, обнажив прекрасные ровные зубы на смуглом лице, и свернул в переулок Ахо, где едва нос к носу не столкнулся с дородной женщиной в темной фланелевой мантилье. Мелко перебирая ногами, почтенная донья явно куда-то спешила.
– Бо дио[3], донья Гедета!
– Добрый день, добрый день, дон Рамирес! – жизнерадостно ответила пожилая женщина, сверкнув все еще выразительными черными глазами. Выговор ее выдавал явную уроженку Арагона, а тонкий профиль свидетельствовал о былой красоте. – Ах, как милостива ко мне Пресвятая Дева, – продолжала тараторить она, – А я уж думла, что мне придется теперь послать какого-нибудь мальчишку в Мурнету. Не слишком ли вы заработались, почтеннейший дон Рамирес?
– Надо же хорошенько подготовиться к новому сезону, – весело откликнулся дон Рамирес. – А что это за такие спешные новости, донья Гедета? – хотел было пошутить он, но наткнулся на такой полувозмущенный, полуторжественный взгляд, что сразу же осекся.
– И это вы у меня спрашиваете, почтенный дон Рамирес! Пропадаете целыми неделями неизвестно где и не знаете, что творится в вашем собственном доме!
– Что же творится в моем собственном доме, почтенная донья Гедета? – с расстановкой продолжил все же игру он, боясь спугнуть долгожданное событие. – Могу только предположить, что уже вдоволь насолили рыбы и теперь готовят дарованный Богом рыбный суп.
Дон Рамирес и в самом деле не был дома уже более недели. Сначала он отправился в горы присмотреть места летних пастбищ для увеличившейся за счет недавней выгодной сделки отары, а потом заглянул в свое маленькое поместье Мурнету, где на двух фанегах[4] земли был разбит небольшой виноградник. Конечно, Мурнету вряд ли можно было назвать настоящим поместьем, ибо она представляла собой лишь небольшой каменный домик, единственной мебелью которого являлись старый стол да несколько табуретов, а единственным украшением – спрятанная в стенной нише резная фигурка Богоматери.
– Бог с ней с рыбой, хотя случай и в самом деле наичудеснейший. Однако у вас в доме произошло событие куда значительней! Ах, почтеннейший дон Рамирес! Неужели вы до сих пор не догадываетесь?
– Да, ну?! Уже?! Сын?! – все еще не веря себе едва выдохнул он.
– Ну, вот еще, так вам сразу и сын! Дочь. Такая хорошенькая девочка, дон Рамирес, розовая, как новорожденный поросеночек… Вот я и бегу в лавочку к Франсине, чтобы заказать альпухарский окорок. Надо бы, наверное, и крендель…
Но почтенный дон Рамирес уже не слушал, что еще говорила ему возбужденная от радостного события дуэнья. Он со всех ног бросился к молодой жене, горя желанием разделить с ней восторг и счастье их еще столь недолгой семейной жизни.
До дома было уже рукой подать, когда до слуха счастливого отца донесся звон колокольчика, и в следующее мгновение дон Рамирес увидел священника в сопровождении мальчика-служки со святыми дарами, явно торопившихся к умирающему. Неприличествующее моменту досадное чувство на мгновение охватило дона Рамиреса, когтистой лапой сжав сердце. Но выхода не было: он поспешно достал из кармана платок, расстелил его прямо на земле и преклонил колена, как того требовали обычай и инквизиция.
