Аркадию Гайдару – великому
советскому писателю,
посвящается...
Эпизод первый.
доктор Бубенчиков.
Утро четверга 30 июля 1936 года было пасмурным. Ещё с
вечера нанесло хмари, ночью начался дождь, который моросил до сих
пор. Довершали картину безрадостного утра порывы ветра, который с
каждого дерева обрушивал на случайного прохожего водопад противных
холодных брызг.
В такое время доктор Бубенчиков любил сидеть в своей комнате у
окна и смотреть сквозь потоки капель по стеклу на улицу.
Капли дождя на лужах, грязь, редкие прохожие.Как хорошо, что всё
это там, а он здесь.
Дом, в котором он проводил свой летний отпуск в этом году,
находился недалеко от железнодорожной станции «Грабуны». Поэтому
иногда Сергей Петрович Бубенчиков просыпался среди ночи от грохота
проходящего товарняка или от скрипа набирающего ход пассажирского
поезда. Но были в таком расположении дома и свои плюсы. Вот как
нынче: ещё минут десять и побредёт мимо толпа приезжих с утреннего
поезда, морщась от встречного ветра с дождём, а доктор будет
смотреть на них из тепла и уюта и играть в свою любимую игру. Ещё
бы чашку чая…
- Глаша, - позвал он. – Завари мне чаю.
Сестра Глафира, уже час, как раскочегарила старинный самовар,
поэтому долго ждать не пришлось. Шаркая ногами, она вошла в комнату
доктора и поставила перед братом большую чашку с дымком пара над
ней. При этом бормотала себе под нос что-то про базарных торговок,
которые последнюю совесть потеряли - по три с полтиной за фунт
молодой картошки дерут. А картошка та чуть крупнее гороха…
Была она тихой и несчастной. Муж погиб в гражданскую, двое детей
умерли от тифа. И теперь она добывала свой век, смирившись, и
ничего уже от жизни не требуя.
Бубенчиков склонился над чашкой и втянул носом горько-сладкий
запах свежезаваренного чая.
- Вчера у Горемыковых две яблони «белого налива» обтрясли, -
неожиданно сменив тему, пожаловалась ему Глафира. – Ночью
прокрались и подчистую все яблоки пообрывали. И кто – ребятня.
Теперь как бы к нам не наведались.
Глафира очень гордилась своими пятью яблонями, из урожая которых
она варила каждую осень тягучее, как мёд, яблочное варенье.
- Не бурчи, буркота, - добродушно ответил ей доктор. – Сготовь
лучше к обеду шарлотку.
Глафира продолжая бормотать что-то неразборчивое удалилась, а
Сергей Петрович пересел к окну, взял в руки кружку, шумно из неё
отхлебнул и стал ждать.
Он любил свою работу. Любил запах больничных лекарств и
накрахмаленного халата. Любил беспрекословное подчинение пациентов
и заискивающие взгляды их родственников. Но была у Бубенцова ещё
одна страсть. Он с детства зачитывался детективами. Про сыщика
Путилина, про неуловимого Арсена Люпена, про девушку-детектива
Линду Байрон. Особенно его пленил дедуктивный метод Шерлока Холмса.
С тех пор, когда у доктора выдавалось свободное время, он иногда
воображал себя великим сыщиком, стараясь по внешнему виду
незнакомого человека определить: кто он, откуда, и чем
занимается?,
Вот и теперь он с нетерпением ждал, когда же, наконец, появятся
приехавшие утренним поездом дачники.
Но первой со стороны станции показалась старушка с бидоном,
который она несла за плечами, наподобие рюкзака, при помощи
самодельных тряпичных лямок. Бубенчиков разочарованно вздохнул. Эту
бабку он знал. Все звали её Тряпичкина. То ли за скупость, то ли и
в самом деле у неё была такая фамилия.
Жила она в конце улицы в невысокой избёнке с внучкой – вёрткой
девчушкой лет десяти по имени Нюрка. Недавно раздобыла где-то козу,
у которой не было одного уха и тут же, выпросив на колхозной
молочной ферме мятый бидон, приспособилась продавать козье молоко
жителям посёлка, а то и пассажирам проходящих поездов.
