Август, 25 число
Ветка хрустнула где-то позади. Я стремительно обернулась,
ощупывая взглядом лесной полог. Нащупала кинжал за поясом, прижав к
груди голову сына. Тот спал, как ему и полагалось в месяц от роду,
знать не зная и ведать не ведая, какие опасности подстерегают его
на каждом шагу.
Никого.
Нет, вру. Никого не видно, но кто-то за кустами есть. Я вытащила
кинжал наизготовку и тихо, но отчётливо спросила:
— Кто там? Выходи, зверь или человек.
Орать на весь лес тоже не стоит. Если даже в кустах притаился
хищник, он меня поймёт.
Но оттуда больше не донеслось ни звука. Я повернулась так, чтобы
видеть боковым зрением те самые кусты, и наклонилась за травой. Это
от кашля. Высушу, буду заваривать. Зима тут будет холодной, потому
что и лето не слишком тёплое…
— Хозяйка, там зверь, — раздался тихий голос в стороне.
Обернувшись, я увидела Лютика, который всё больше напоминал детский
велосипед — худой, ушастый, длинный и нескладный. Он стоял,
вытянувшись в сторону кустов, и нос его подёргивался от
напряжения.
— Я знаю, — вздохнула я. — Будь осторожен и не нападай, пока на
нас не напали.
— Я его порву! — зарычал Лютик.
Ага, порвёшь, как же…
Если это волк, то у Лютика нет ни одно шанса из миллиона против
зверя. Так что лучше соблюдать нейтралитет и спокойствие.
Сорвав пару десятков листьев, похожих на узкий и длинный шпинат,
я уложила их в сумку, которую сшила из шкур убитых зайцев Забава. В
сумке было много отделений, и каждое я наполняла только одним
сортом травы. Всё это надо будет высушить на печи, сложенной
Буселом из глины, да не сжечь, не пересушить, чтобы разложить по
матерчатым кармашкам. Я сама придумала новый способ хранить
лекарства — на длинной широкой холщине кармашки, и всё это дело
прибито к стене в моей горнице. Ибо не склянок, ни горшочков тут не
было.
В кустах снова послышался шорох. Очень осторожный, очень тихий.
И ворчание:
— Добыча… много мяса…
— Я не мясо, — громко сообщила зверю из кустов. Закрыла карман
сумки и выпрямилась. Лютик заскулил:
— Это волк, хозяйка! Я буду биться до последнего дыхания,
но…
— Спокойно, Лютик, мы не будем драться с волком.
Я глянула на кусты и внушительно добавила:
— Волк уйдёт охотиться на другую добычу!
В кустах снова раздался еле слышный шорох, а потом вдруг — лязг
железа и тонкий крик животного, переходящий в плач. Лютик
подпрыгнул и затявкал:
— Зверю больно!
— Я так и поняла, — сказала обречённо. Выдохнула, поправила сына
в самодельном слинге ирешительно направилась к кустам. Лютик
заистерил:
— Не ходи! Не ходи, хозяйка!
Я проигнорировала собачий вопль и раздвинула колючие кусты.
Большой бурый волк попал в западню — на его задней лапе
защёлкнулись челюсти капкана. Лапа кровила. Наверное, кость
раздроблена. Но зверь не выл и не скулил, он молча пытался
перекусить железо. Я осторожно заметила:
— Ты не сможешь освободиться сам.
— У меня волчата, я должен, — сквозь зубы процедил он и с новой
силой накинулся на твердь капкана. Я покачала головой:
— У тебя не выйдет. Дай я.
— Ты человек, ты хочешь убить!
— Нет, — мягко ответила на оскорбление моего рода. Хотя… Разве
волк не прав? Прав.
Он блеснул в сумраке леса жёлто-янтарными глазами, сузил их,
сказал жёстко:
— Ты убьёшь, волчата погибнут.
— У меня тоже есть волчонок, — показала я ему головку сына,
тёмные волосики на макушке, выглядывавшей из-за слинга. — Не бойся,
просто дай мне помочь тебе.
Волк оскалил зубы. Рядом со мной встал Лютик, и я ощутила жар от
его пасти, от оскала, от готовности умереть за меня. Положив руку
ему на холку, сказала:
— Лютый, нет.
Щенок, словно удивившись своему полному имени, глотнул с громким
звуком и лёг. Он привык слушаться беспрекословно. А волк втянул
носом воздух и раскрыл пасть в страдальческом дыхании. Лапа
кровила. Ему было больно, но он старался не показывать этого.
