Сегодня, двадцатого апреля, температура впервые опустилась до
-45. В середине марта, когда начало холодать, мы думали,
что скоро потеплеет. Теперь же и оптимисты уверились: будет
только хуже.
К блокпосту близ Висконсина все прибывали и прибывали трейлеры с
севера. Тысячи, миллионы людей бежали на юг, в США, от неминуемой
гибели, а за ними, опираясь на подламывающиеся ложноножки,
спотыкаясь, но не останавливаясь, звеня, как миллион бьющихся
бокалов, с севера наступал ледник. Сковывал вековые сосны, сминал
дома, тащил многотонные каменные глыбы, водружал на
завоеванных территориях вместо победных знамен. Два дня назад лед
вторгся на север Онтарио.
Наш трейлер подперли сзади, при всем желании было не
развернуться, и он превратился в огромный оледенелый сугроб. Мне
приходилось периодически прогревать мотор, чтобы он не заледенел.
Обнявшись с Лёвушкой, Оля покачивалась из стороны в сторону и
бормотала молитвы, из машины они с сыном не вылезали, а я иногда
выбегал, чтобы разведать обстановку.
Порою ненадолго снег прекращался, открывая взгляду заснеженные
крыши трейлеров, внедорожников, грузовиков, автобусов,
выстроившихся перед пропускным пунктом. Легковушки по заснеженным
дорогам проехать уже не могли.
Стоящий впереди внедорожник зарычал, тронулся, стряхивая снег с
крыши, и я вернулся за руль. Ожившие дворники смахнули с лобового
снег, захрустели о наледь.
— Что там? – спросила Оля, закутанная в шубу, в шапке по глаза,
погладила Лёву, спящего на ее коленях – вдвоем теплее. Столик она
трансформировала в диван и теперь полулежала на нем, упираясь
спиной в стену.
— Ничего, — ответил я, поглядывая назад. – Одни говорят, что
пропускают, другие – что разворачивают назад, что якобы Штаты
прекратили принимать беженцев, и к границе стягивают грузовики с
силовиками.
— У меня американское гражданство, — без особой уверенности
проговорила Оля, кивнула на нашего сына. – И у него…
Внедорожник впереди засигналил и остановился, мы тоже встали.
Позади возмущенно заголосили клаксоны. Лёва укутался в спальник и
перевернулся со спины на бок.
— Что там опять? – Оля вытянула голову, глядя вперед.
Донесся рокот мотора, впереди промелькнула туша вертолета,
раздались хлопки. Внедорожник резко сдал в сторону, впечатался нам
в бампер, но все-таки развернулся и рванул в сугроб, проехал
десяток метров на север и увяз.
— Что это? – омертвелым голосом спросила Оля. – Стреляют? Паша,
неужели они открыли огонь по мирным? – Она помотала головой. – Не
посмеют!
Перед глазами промелькнули сюжеты новостей, которые мы с
замирающим сердцем смотрели, когда еще работали телевышки. Париж:
мародерства, грабежи, разбой. Россия: массовые расстрелы беженцев
из северных стран, надо полагать, что и собственных граждан,
военное положение, закрытие границ, замешанный на крови порядок.
Пекин: мародерство, грабежи, протесты и расстрелы. Наводнение в
Египте. Военное положение в Греции, массовые расстрелы беженцев с
севера. Тайфун в Тихом океане, практически уничтоживший Японию.
Цунами, смывшее часть Индонезии и Филиппин.
«Еще как посмеют, — подумал я, но промолчал. – С человечества
слезла маска цивилизованности, обнажив звериный оскал и готовность
рвать глотки за кусок хлеба».
— Внимание, внимание! – Над очередью машин громыхнул усиленный
громкоговорителем голос. – Ввиду того, что в США введено
чрезвычайное положение, прием страной иностранных граждан временно
прекращен. Убедительная просьба, соблюдая порядок,
зарегистрироваться в пропускных пунктах и получить талоны на еду.
Повторяю…
Оля не выдержала, вскочила, порываясь выбраться из трейлера.
Лева засопел, но не проснулся.
— У меня гражданство! А ты мой муж, мы семья, нас должны
пропустить… Пойдем пешком!
