«Любое супружество, счастливое или незавидное, бесконечно интереснее и значительнее любого романа, даже самого страстного», – Иван Фёдорович Паскевич наставлял сына, окрашивая слова то интонациями нравоучений, то оттенками доверительной беседы. И всё же сначала эти доводы наследнику показались странными. Их глубокий смысл стал понятен годам к тридцати – и Фёдор Иванович Паскевич решил жениться.
В 1853 году в Санкт-Петербурге игралась свадьба, которая стала событием в жизни столичного общества. В неполные восемнадцать лет выходила замуж наследница именитого дворянского рода, дочь обер-церемониймейстера, действительного тайного советника, дипломата, графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова графиня Ирина Ивановна.
Её мать, Александра Кирилловна, происходила из рода царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, жены царя Алексея Михайловича и матери Петра I.
К роскоши Нарышкиных, а они были одними из самых богатых в России, прибавилась ещё более немыслимая роскошь Воронцовых-Дашковых.
Ивану Илларионовичу Воронцову-Дашкову принадлежал в числе многих дворцов и угодий и роскошный дворец на Английской набережной в Петербурге. Именно в этом дворце он давал блестящие балы, которые составляли всегда «происшествие светской жизни столицы». Воспоминания графа Владимира Александровича Соллогуба переносят в то далёкое прошлое: «Февраль, 6-го, 1841 года. Масленица. Что за прелесть балы в Петербурге! Граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков даёт бал: 200 человек званы в час; позавтракав, они примутся плясать, потом будут обедать, а вечером в 8 часов званы ещё 400 человек».
Душой и хозяйкой салона Воронцовых-Дашковых была Александра Кирилловна, одна из первых красавиц российской столицы. Попасть в её блестящий и самый модный салон считалось великой честью. Здесь проводились не только самые пышные балы – здесь умели ценить ум и талант.
В доме Воронцовых много внимания уделялось литературе, у них собирались известные русские писатели и поэты, в числе которых был и Пушкин. Те, кто общался с поэтом, более всего запомнили его весёлый ребяческий смех, фейерверк остроумных, блистательных фраз и добродушных шуток.
Бывал у Воронцовых и Лермонтов. «Неожиданно в вихре танца все увидели Лермонтова… Августейшие особы были решительно недовольны: считалось в высшей степени дерзким и неприличным, что офицер опальный, отбывающий наказание, смел явиться на бал, на котором были члены императорской фамилии».
Граф Соллогуб поймал Лермонтова и на ухо шепнул, чтобы он незаметно покинул бал, опасаясь, что того арестуют. Хозяин, проходя мимо, бросил: «Не арестуют у меня!»
И всё же Александра Кирилловна была вынуждена вывести его через внутренние покои, а поэт дурачился и никак не отпускал красавицу…
О её остроумии говорил весь Петербург и не только. Много позже, в Париже, когда Луи-Наполеон стал президентом Французской Республики и прокладывал путь к императорскому трону, Воронцова-Дашкова дерзко могла пустить колкую остроту даже в его адрес. На балу в своём дворце Наполеон поинтересовался – то ли из вежливости, то ли от скуки, – долго ли она намерена оставаться в Париже. Воронцова-Дашкова парировала:
– А сами Вы, господин президент, долго собираетесь оставаться здесь?
