Глава 1. Идеальная тишина
На безукоризненно белом столе стоял единственный предмет – синтетический суккулент, чьи восковые листья никогда не увянут и никогда не вырастут.Тишина в кабинете доктора Лин была безупречной. Акустические панели поглощали не только звук – казалось, даже саму надежду.
– Данные безупречны, Елена, – голос доктора звучал ровно и спокойно. – Никаких физиологических барьеров, никаких генетических маркеров. С точки зрения биометрии, ваша система и система вашего мужа полностью совместимы и функциональны.
Елена смотрела на растение. Оно идеально выполняло свою роль – быть зелёным пятном в стерильном пространстве. Но оно было мёртвым.
– Тогда в чём проблема? – спросила она. Это был уже четвёртый специалист за два года. Вопрос стал ритуалом.
– Мы называем это идиопатическим фактором, – доктор Лин вывела на настенный экран анимированную схему, похожую на танец двух галактик. – Иногда все переменные на месте, но желаемый результат не достигается. Это статистическая аномалия, но она укладывается в допустимую погрешность.
Статистической погрешностью в великом уравнении жизни.Погрешность. Вот кем она была.
Я не погрешность. Я – вопрос, на который система не знает ответа.
Снаружи – кивнула, встала, поблагодарила доктора Лин за её безупречно выверенную эмпатию и вышла в мир 2032 года.Но это она произнесла только внутри.
Она шептала: «Отдохни. Мы всё сделаем за тебя. Оптимизируй своё спокойствие».Кембридж встретил её мягким, упорядоченным гулом. Люди шли по тротуарам, глядя не друг на друга, а в пространство перед собой, где в линзах их очков – или прямо на сетчатке – разворачивался персональный слой дополненной реальности. Мир был укутан тонкой плёнкой цифрового тумана. Реклама на стенах больше не кричала «Купи!».
И самым страшным было то, что это казалось уютным.Это была эпидемия, которую никто не называл эпидемией – Chronic Apathy Syndrome (Синдром хронической апатии), CAS. Мир не умирал в огне – он просто… угасал.
Сообщение от Ариса.На запястье Елены завибрировал браслет.
Как всё прошло?
Она провела пальцем по экрану и ответила:
Как обычно. Мы – погрешность.
Ответ пришёл мгновенно:
Я получил доступ к базе данных немецкой клиники в Гейдельберге. У них другой подход к анализу митохондриальной ДНК. Дай мне пару часов – я прогоню наши профили через их модель.
А она всё яснее чувствовала: проблема не в алгоритме. Проблема – в чём-то другом.Елена закрыла глаза. Вот он, её Арис – любящий, заботливый, гениальный. Он пытался починить её разбитое сердце новой выборкой данных. Он видел её боль как системную ошибку, которую можно устранить, подобрав правильный алгоритм.
Хорошо. Буду дома.
Она солгала.
Бог, казалось, тоже страдал от CAS.Такси свернуло не к их дому, а к старой епископальной церкви на Гарден-стрит. Елена искала язык, в котором существовали бы слова важнее, чем данные и функциональность. Церковь была почти пуста. Голос священника – синтезированный, с идеальной дикцией и выверенными паузами. Елена пыталась молиться, но слова отскакивали от витражей, не находя отклика.
– Ничего, – сказал он, увидев её. – Немецкая модель тоже не видит отклонений. Но я подумал…Дома Арис уже был в своём мерцающем облаке голограмм.
