Пенсильвания. Октябрь Две Тысячи двадцать пятого года.
Холодный ветер с гор скребся по стеклу, как будто кто-то снаружи хотел попасть внутрь. Я сидел у окна за громадным обеденным столом из цельного куска древесины в своей квартире в Честере, глядя на экран ноутбука, и пил холодный кофе из забытой чашки. Листья за окном носились в хороводе, а небо было серым, как сталь. За последние месяцы таких дней было слишком много – и серых, и забытых.
Я архитектор и дизайнер интерьеров. Или был им. Работы стало меньше, заказчики – капризнее, а энтузиазм ушёл вместе с последней женщиной, которая называла моё имя с теплотой. Всё что оставалось – сканировать сайты с недвижимостью в поисках вдохновения или приключения. Именно в такой вечер я и нашёл его.
Дом. Каменный особняк, напоминающий миниатюрный замок. Башенки, узкие окна, фронтоны, словно с иллюстрации к старой английской сказке. На сайте было написано: Особняк на Уотсон-Хилл. Тысяча восемьсот девяносто третий год. Продаётся с аукциона. Без осмотра. Без права возврата. Начальная цена – 911 тысяч долларов.
Меня поразили фотографии. Они были словно сделаны через марлю или мутное стекло. На снимках был не просто дом. Он дышал. Камень на фасаде казался влажным, жёлтый плющ оплетал стены, как руки утопающего. На одном из снимков я заметил силуэт в окне. Возможно, это был отблеск света, но он напоминал лицо. Смазанное, неясное, глядящее прямо в камеру.
Меня пробрало. Не испуг, нет. Скорее любопытство. Дикое, почти детское.
Я изучил детали. Электричества нет, водоснабжение отсутствует. Предостережение – не рекомендовано посещение без сопровождения. Это не остановило меня. Я начал делать ставку. Рука дрожала, когда я нажал кнопку. И всё. Дом стал моим. Я не планировал это. Я не знал зачем. Просто почувствовал, что должен.
На следующее утро меня разбудил звонок. Женщина с нейтральным голосом сообщила.
– Мистер Левайн? Поздравляем. Особняк на Уотсон-Хилл 37 теперь принадлежит вам.
Она назвала адрес, словно проклятие. Меня окатило ледяным холодом – то ли от волнения, то ли от похмелья. В голове звучал один вопрос: Что я натворил?
Поездка заняла несколько часов. Я арендовал внедорожник, загрузил в него ящик с инструментами, фонари, портативный генератор, спальный мешок. На случай, если придётся остаться.
Дорога к особняку петляла между холмов, поросших голыми деревьями. Асфальт заканчивался, переходя в гравийную тропу. Местные дороги не обновлялись лет тридцать, и каждое колесо отзывалось гулом в позвоночнике. Чем дальше я ехал, тем тише становилось вокруг. Ни машин, ни людей, ни животных. Будто весь мир за этим холмом перестал существовать.
Особняк появился внезапно – за поворотом, среди дикой растительности, как зуб древнего существа, вынырнувший из земли. Он был гораздо выше и массивнее, чем казался на фото. Башни поднимались в небо, как пальцы молящегося. Камень фасада был серо-чёрным, оброс мхом и лишайником. Окна – без стёкол, темны, как глазницы черепа.
Я вышел из машины. Земля под ногами была мягкой, будто кто-то недавно её копал. Воздух пах гнилью и влагой, а ещё. Чем-то железным. Словно ржавым инструментом.
Гигантские двери , скрипя, распахнулись сами собой. Я вздрогнул. И всё же шагнул внутрь. Было ощущение, что дом ждал меня.
Холл встретил тишиной. Плесень на стенах. Ковёр с узором, почти стёртым временем. Старое зеркало в трещинах, в котором я отразился словно не полностью. В глубине – деревянная лестница, уходящая вверх. Она скрипнула, когда я наступил на первую ступень.
На перилах я заметил выцарапанную надпись: Вита. Эст. Лудус. Латинский. Я вспомнил университет: Жизнь – игра.
На стене – пятно от давно снятой картины. Под ним – буква B. Она выглядела свежей, как будто выцарапана недавно.
