Вадим
— Валдис, это соседка твоя, что ли?
— Шилов кивает в направлении забора из рабицы.
Мой взгляд просачивается сквозь
сетку и зависает на классной заднице, упакованной в короткие белые
шорты.
Девушка стоит, наклонившись, и
срывает с грядки ягоды.
Нижняя часть упругих ягодиц такая же
смуглая и бронзовая, как и на загорелых стройных ногах.
— Без понятия.
Оторвавшись от созерцания женских
прелестей, осматриваю свои новые владения.
Три недели назад моя бабушка,
Валентина Федоровна, оставила наш бренный мир, но перед этим успела
засадить каждый квадратный метр дачного участка разными овощами. И
теперь, когда спустя почти месяц тут конь не валялся, ее огород
напоминает балийские джунгли. Только пальм не хватает и обезьян
каких-нибудь.
Мать сюда ни ногой – она что живую,
что мертвую, свою свекровь на дух не переносит. Отец один приезжал
пару раз в неделю, поливал, а теперь вот меня сюда сослали.
Без хозяйки все кажется таким
заброшенным – облупленный беленый домик с двумя крошечными
комнатами, старая баня, разъехавшиеся доски на грядках.
Грустно, блин…
— Давай на пиво позовем, —
предлагает друг, продолжая пялиться на фигуристую незнакомку.
— Слушай, ты мне сюда помогать
приехал или телок снимать?
— Одно другому не мешает, — фыркает
Роман. — А это маман ее, что ли? — имеет в виду другую.
Она ниже ростом и одета, как
старуха: в синем затрапезном рабочем халате до колен, на голове
белый платок, обута в калоши фиолетовые. Пол-лица скрыто под
очками. Одно могу сказать – грудь у нее выдающаяся, большая, в
смысле.
Я медленно моргаю, пытаясь
представить эту женщину без халата, и тут же трясу головой,
прогоняя наваждение.
По-любому это маман.
— Переодевайся иди, блядь, пахать
будешь, Ромэо, — угараю над Шиловым. — А член свой в город поедешь
выгуливать.
— Капец, ты душный стал, Аверин, —
сдувается Шилов.
— В смысле? Думаешь, мне хочется вот
с этим возиться? — развожу руками, не имея ни малейшего понятия, с
чего следует начать. — Просто отец попросил.
Ну и жалко… Бабушка же все
садила.
Сука. Я же даже не звонил
ей, а иногда и не перезванивал. Мы же почти не общались. Мама с
детства оберегала свое единственное чадо от влияния свекрови. И
теперь мне даже вспомнить нечего о бабушке, кроме коротких встреч,
на которые меня привозил отец в ее двухкомнатную квартиру. Ну,
ладно, в детстве мы все люди подневольные, но потом-то мне что
мешало с ней контакт наладить?
Зато теперь стою, весь такой
заботливый внук. От себя самого противно.
— Перчатки есть тут? — спрашивает
Ромыч, надевая замофанные шорты и футболку.
Он такой щепетильный в том, что
касается внешнего вида. Даже шмотки себе привез специально и
головной убор. Не то, что я.
— Мужик, я тут тоже в первый раз, —
стягиваю свою белую футболку, чтобы завязать на голове банданой.
Полуденное солнце жарит по-черному. — Вон дверь, — киваю в сторону
деревянной пристройки. — Поищи там.
Следующие четыре часа мы с горем
пополам приводим бабушкин участок в порядок. Садовод я никакой, но
сорняки от полезной культуры отличить в состоянии.
Так странно… Человека нет, а
какие-то кабачки продолжают себе расти.
Потом эти самые кабачки перекочуют в
нашу квартиру на антресоли и будут там лежать до самой зимы, пока
мама не заставит меня или отца выбросить их… Она принципиально
никогда ничего не брала у свекрови, а если отец приносил, то
принципиально ни к чему не притрагивалась. И это так глупо.
Что, блин, такого ужасного в
каких-то кабачках?
— Ну и жара, — стонет Шилов, жадно
глотая холодное безалкогольное пиво из запотевшей банки.
Отмахиваясь от насекомых, он сидит
на скамейке под грушей.
Я тоже беру себе бутылку, дергаю
кольцо и присасываюсь к горлышку. Только у меня пенное с
градусом.
