Кайвена
Реальный мир. Элмсвуд.
Я просыпаюсь до будильника. Опять.
Не потому что выспалась – просто знаю время. Оно не тикает в часах, а сидит под кожей, где-то между диафрагмой и солнечным сплетением. Встроенное, точное. Работает без сбоев.
Я не двигаюсь. Просто лежу. Подушка тёплая, одеяло чуть съехало к боку, а рядом – спина Зейрека, широкая, живая, почти касающаяся. Он, как всегда, спит на животе: левая рука выброшена в сторону, правая под головой, волосы взъерошены. Он не шевелится, только дышит медленно и ритмично, будто всё ещё держится за последнюю мысль во сне.
Я смотрю на него. Не потому что хочу рассмотреть – просто не хочу уходить. Пока не надо вставать. Пока можно слушать, как в кухне щёлкает дерево, как за окном ветер скребётся в стекло, как тёплый воздух в комнате вибрирует от его дыхания.
В эти минуты всё кажется настоящим. Настолько, что тронешь – и рассыплется.
Он не двигается, но вдруг, сквозь полусон, шепчет: – Кайвена… не вставай пока.
– Почему? – мой голос едва слышен, почти беззвучен.
– Потому что ты тёплая. И я ещё не проснулся… до конца, – бормочет он, почти невнятно, как будто говорит откуда-то с границы между снами.
Я улыбаюсь. Он всегда говорит странные вещи между сном и явью, как будто в этих прослойках он настоящий – не обтёсанный, не собранный, не подогнанный под день.
– Я сделаю тебе завтрак, – говорю я, чуть склонившись к нему.
– Тогда вставай, – отвечает он уже бодрее, с полуулыбкой, разворачиваясь на бок.
Я аккуратно выскальзываю из-под одеяла, ступаю босиком на прохладный деревянный пол. Пижама тонкая, почти невесомая, от холода не спасает, но я не ищу тепла. Мне просто нужно понять, что утро началось – не по свету за окном, а по ощущениям на коже.
На кухне всё знакомо: небольшая плитка, облупленные фасады, кастрюли на крючках, чайник со сбитым носиком. Привычный порядок – нечёткий, но настоящий.
Я включаю плиту, вытаскиваю яйца, хлеб, сыр, ветчину. Он любит, когда завтрак сложен как конструктор – чтобы можно было собрать день по деталям, будто от точности утреннего ритуала зависит, как он проживёт следующие восемь часов.
Я готовлю быстро. Без усилия, без пауз. Мои руки помнят, где что лежит, сколько поджарить, когда перевернуть. Это не забота – это привычка. Автоматизм. Тепло, которое не требует объяснений.
Я не ем. Не потому что запрещаю себе – просто не хочу. Моё утро начинается позже. С кофе. Но не здесь.
Сзади скрипит дверь. Он выходит, зевает, трет затылок. На нём старая футболка и те самые растянутые штаны, которые я ненавижу, но которые он носит с упрямой любовью к вещам, вросшим в его жизнь. Глаза прищурены, волосы в стороны, шея теплая, чуть покрасневшая от сна.
– Божественно пахнет, – бормочет он, подходит и кладёт ладони мне на плечи.
Вес его рук – знакомый, уверенный. Контакт – тёплый, обыденный.
– Я знаю, – говорю спокойно, не оборачиваясь.
– Ты идеальна, – говорит он, с оттенком той нежности, которая просыпается у него раньше, чем разум.
– Это тоже знаю, – парирую я с лёгкой полуулыбкой.
Он усмехается, наклоняется и целует в висок. Губы сухие, но не холодные. Жест – тёплый, мимолётный, как запятая в середине предложения.
– Сама опять не будешь? – спрашивает он, отходя на шаг.
– Удиви вопросом, на который я не знаю ответ, – отвечаю я, повернувшись к нему.
Он кивает, не споря, садится за стол. Двигается как всегда – чуть вразвалочку, с утренней небрежностью, будто всё в этом мире может подождать.
Он ест с аппетитом, молча, но с видом человека, которому действительно вкусно. Без телефона, без спешки, с тем редким вниманием к тарелке, в котором больше признания, чем в любом “спасибо”.
Иногда поднимает взгляд и лениво улыбается уголком губ. Не специально – просто по привычке. И от этого становится теплее. Немного. Почти незаметно. Но достаточно.
