Все права защищены.
Никакая часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в любой форме без письменного разрешения автора или правообладателя.
Предупреждение
Книга является художественным произведением. Все персонажи и события вымышлены. Любое сходство с реально существующими людьми случайно.
Текст содержит сцены, не предназначенные для лиц младше 18 лет, включая описания сексуального насилия, изнасилования и употребления наркотических средств. Рекомендуется осторожность при прочтении.
Глава 1
Весной девяносто восьмого Москва напоминала человека, который с трудом выбрался из затянувшегося кошмара и теперь сидел на краю постели, не решая – умыться или лечь обратно. Снег превращался в вязкие ручьи, обнажая серую жижу, сквозь которую проступал город: сонный, помятый, с облупившейся штукатуркой, балконами, будто наклонившимися вперёд в попытке подслушать.
Семнадцатилетняя Наташа стояла на лестничной площадке, кутаясь в воротник пальто. Она, как всегда, опаздывала. Сумка болталась на плече, альбом зажат под мышкой, рукава всё ещё пахли терпким скипидаром. Она задержала дыхание и крикнула:
– Пока, мам!
Хотя прекрасно знала: матери уже давно нет дома. Людмила ушла два часа назад – на каблуках, оставив за собой лёгкий след духов, в настроении человека, который одновременно догоняет поезд и диктует секретарше письмо.
Из кухни важно вышел кот Тишка – как хозяин квартиры, платящий за всё сам. Наташа нагнулась, почесала его за ухом:
– Только не захватывай всё, пока меня нет.
Кот посмотрел так, что сомнений не оставалось: именно этим он и займётся.
Они жили на третьем этаже довоенной пятиэтажки. Квартира была просторной: мебель с резными ножками, ковры, жестянки от французского печенья на полках, и люстра в коридоре, которую мать называла «характером дома». Она мигала, как телевизор без антенны.
Людмила работала в банке и всегда двигалась так, словно опаздывала. Даже если приходила вовремя, казалось, что она уже опаздывает минут на пять. Наташа, наоборот, жила в мягком беспорядке: волосы не слушались расчёски, одежда была испачкана тушью и краской, поручения мамы испарялись из памяти. Любовь между ними была настоящей, но чаще напоминала шахматную партию с одними защитными ходами.
Наташа поправила шарф и пошла вниз. В зеркале она себе не нравилась: глаза – зелёные, слишком острые, слишком грустные; тело – худощавое, с длинными руками и широкими плечами; волосы собраны в небрежный пучок, придававший вид вечной сонливости. В отражении она видела нескладность: сутулую девочку, которая не знает, как держать губы на фотографиях. Девушкам на Тверской, уверенным и сияющим, она завидовала как существам другого биологического вида. Сама же могла переодеться пять раз и всё равно уйти недовольной.
На улице её встретил утренний ветер. По асфальту перекатился пластиковый пакет, похожий на потерявшийся дух. Наташа крепче прижала альбом к груди и влилась в поток людей к метро, стараясь шагать так, будто точно знала, куда идёт.
Россия весной девяносто восьмого жила в режиме ожидания сбоя. Экономика трещала, но держалась. В разговорах звучали слова «МВФ», «зарплата», «курс доллара». В воздухе висело напряжение, которому ещё не дали имени. Витрины сияли импортной техникой, а на рынках бывшие доценты продавали турецкие джинсы. Рабочие по ночам таксовали. Все жили, как актёры без сценария.
Наташа родилась в этом парадоксе. У семьи ещё оставались деньги – остатки старого благополучия, – но и они казались зыбкими. Мать держала дом. Отец жил неподалёку с новой женой и младенцем, раз в месяц приносил конверт с деньгами, вложенный в открытку с почерком, похожим на трещины асфальта. Их встречи были грустными и короткими. Наташа никому об этом не рассказывала, несла в себе, как ненужную книгу.
