Краш-тест - техническое
испытание автомобиля
на ударную прочность при
столкновении.
В переносном значении –
испытание
на
прочность в экстремальных
условиях
Все совпадения с реальными
лицами, местами
и событиями являются
случайными
13 января
- Какой снег пошел, - сказала мама,
глядя в окно. – Как ты только поедешь?
- Как обычно, - я натянула сапоги и
пожала плечами.
- Нин, а может, не стоит? Оставь
Жорика здесь, потом заберешь. Доедешь на автобусе до метро.
В недрах ходиков на стене что-то
квакнуло, хрюкнуло. Открылась дверца, и из нее высунулся острый нос
кукушки, которая по причине глубокой дряхлости уже не выходила на
работу целиком. Нос откуковал восемь раз и спрятался, дверца
захлопнулась.
- Ну вот, - подытожила я. – Восемь.
Автобус будет только через час. Полчаса до метро – в лучшем случае.
Час на метро с двумя пересадками. Ну и всякое еще туда-сюда пешком.
Дома буду где-то в одиннадцать. И Герман меня сожрет.
- Разбаловала ты его, -
неодобрительно буркнула мама, которая псевдозятя откровенно
недолюбливала. – А на машине будешь в лучшем случае в десять. Если
не застрянешь нигде. Не намного раньше. Что на дорогах
делается!
- Мам, ну я не первый год за рулем,
нет? Все будет в порядке, не волнуйся.
- Могла бы и пораньше приехать.
Японский бог, вздохнула я, ну за что
мне все это?
- Мам, я же тебе говорила, что не
могла, - обычно я старалась держать себя в руках, но с каждым разом
это получалось все хуже. – Мне верстку книги скинули, надо было
срочно просмотреть. Чтобы исправить, если что, и в типографию
отдать. Как только закончила, так и приехала.
Тринадцатого января пять лет назад
умер мой отец, и считалось само собой разумеющимся, что я приеду к
маме в Левашово его помянуть. Пусть даже вишневым компотом, если уж
за рулем. Герман в этом мероприятии участвовать категорически
отказывался, считая его цирком-шапито на колхозном поле. К тому же
отца он ни разу не видел. Я с Германом в целом соглашалась, но все
же шла маме навстречу.
Означенный цирк-шапито заключался в
следующем. Отец был директором крупного завода, разумеется,
женатым, мама – его секретаршей. Когда на свет появилась я, он,
хоть и со скрипом, но все же меня признал. И даже согласился, чтобы
его записали в свидетельство о рождении. Впрочем, фамилия мне все
равно досталась мамина – по ее желанию.
«Мы с тобой единственные потомки
князей Бобровских, - постоянно повторяла она. – И ты должна будешь
передать фамилию своим детям».
Учитывая, что по другим линиям наши
предки были сплошняком крестьяне, была в этом какая-то ирония, но
спорить с матушкой выходило себе дороже.
Отец был в ее жизни единственным
мужчиной и вообще светом в окошке. Развестись и жениться на маме он
так и не сподобился, но встречались они до самой его смерти. Я за
всю жизнь видела его от силы раз пять и никаких родственных чувств
к нему не испытывала. Справедливости ради, мы с мамой ни в чем не
нуждались – денег он ей давал прилично. Да и в завещании не забыл.
Маме достался большой дом в Левашово, в получасе езды от метро
«Проспект Просвещения». Я получила немаленькую сумму на счету и
Жорика – трехлетний на тот момент Мицубиси Паджеро. Жена отца и два
сына были недовольны, но оспаривать завещание не стали.
Мама жила тогда на Фурштатской, в
однокомнатной квартирке, которую после революции выгородили из
большой господской, то ли восьми-, то ли десятикомнатной. Я снимала
комнату неподалеку, на Моховой. Как раз после смерти отца мы с
Германом решили жить вместе. Мама оставила квартиру нам и
перебралась в ближайший пригород.
В Левашово мне нравилось, особенно
зимними вечерами – когда светили фонари и шел крупный пушистый
снег. Как сейчас. Я смотрела на него и думала, что когда-нибудь на
старости лет тоже переберусь сюда. Заведу большую собаку и буду
жить с ней вдвоем. Герман в этих то ли мечтах, то ли планах
традиционно отсутствовал. Я объясняла это себе тем, что, несмотря
на пять лет совместной жизни, у нас по-прежнему все оставалось
зыбко, поэтому я просто боялась планировать что-то с его
участием.
