Дункан стоял на берегу реки, словно корабль, выброшенный на сушу после жестокого шторма. Его сознание, разбитое на сотни осколков, пыталось собрать себя заново, но воспоминания возвращались медленно, как капли воды, просачивающиеся сквозь трещины камня. Несколько мгновений назад он был никем – пустой оболочкой без имени, без прошлого, без цели. А теперь, с каждым болезненным вдохом, он ощущал, как память неохотно возвращается, наполняя его образами и ощущениями, давно забытыми, но удивительно живыми.
Он огляделся. Тихие берега, словно убаюканные вечностью, и волнующиеся под ветром поля, где высокая трава напоминала волосы спящей богини, казались до боли знакомыми. Да, он знал эти земли. Когда-то они были его убежищем, их с братом укромным миром вдали от бед и тревог. Но даже тогда он чувствовал, что этот уголок – хрупкий, почти эфемерный, как сон, который вот-вот рассеется на рассвете. Может, поэтому они не позволили войне проникнуть сюда, оберегая это место, как последний осколок утраченного счастья?
Дункан склонил голову, глядя на своё израненное тело. Свежие порезы жгли, как соль на ране, а старые шрамы тянули кожу, будто хотели напомнить, что боль всегда рядом. Здесь царила тишина – холодная, безмолвная, как выдох после смертельного удара. Как он выжил? Почему оказался именно здесь, в этой безмятежности, которая, казалось, принадлежала другому миру?
Он поднял руку, и в тот же миг на его ладони вспыхнуло багровое пламя. Это было похоже на шёпот древнего духа, пробудившегося после долгого сна. Дункан замер, заворожённый этим странным зрелищем. Он был воином, сталь, плоть и сила. Магия всегда казалась ему чуждой, опасной, почти предательской. А теперь она отзывалась на его мысли, словно была частью его самого, спрятанной глубоко внутри. Огонь не обжигал. Он грел, вибрировал, пульсировал в такт его сердцу, как если бы всегда был там, в его крови, просто ждал своего часа.
Поля и песчаный берег, нетронутые войной, выглядели так, словно время здесь остановилось. Но Дункан чувствовал, что за этой обманчивой безмятежностью скрывалась другая правда, более тёмная и тревожная. Каждый дюйм этого пейзажа отзывался в его сердце тихой болью. Память возвращалась, напоминая о брате, о потерянных друзьях, о мире, который когда-то был целым, но теперь лежал в руинах.
С приглушённым хлопком за спиной Дункана мир будто дрогнул. Воздух на миг натянулся, как струна, и звеняще лопнул, наполнив пространство слабой магической вибрацией. Дункан почувствовал это не разумом, а телом – глубокой, древней интуицией, которой научился доверять. Темная, знакомая аура разлилась позади, сопровождаемая нервным дыханием, словно чьи-то мысли переплелись с его собственными. Он знал, кто это. Даже не оборачиваясь, позволил себе мгновение для выдоха, чтобы вернуть на лицо спокойствие, словно маску, привычную и надёжную. И только после этого негромко произнёс:
– Рэйгхард.
Медленно развернувшись, он встретился взглядом с тем, кого звал. Перед ним стоял худощавый маг, словно сотканный из теней и беспокойства. Длинные чёрные волосы обрамляли его осунувшееся лицо, а глубокие тёмно-синие глаза смотрели так, будто несли в себе груз тысяч недосказанных истин. Густые брови хмурились, а тонкие губы плотно сжались, как если бы он боялся, что любое произнесённое слово станет началом катастрофы.
Его одежда – тёмная мантия, скрытая под длинным кожаным плащом, – словно впитывала окружающий свет, создавая зловещий контраст с тихим и почти безмятежным пейзажем позади. Но его аура, нервная и тревожная, выдавала больше, чем могла скрыть любая одежда.
Дункан, давно привыкший прятать свои мысли за маской сдержанности, молча наблюдал за братом. Рэйгхард не пытался скрывать свои эмоции. Его напряжённая поза, чуть дрожащие руки и взгляд, скользивший вдаль, словно искал ответ там, где его не было, выдавали весь спектр чувств – страх, сомнения, усталость.
