Пролог
Серые небеса
Тяжёлые облака нависли над городом, словно погребальный саван, поглощая последние лучи света. Их свинцовые массы казались настолько плотными, что, казалось, могли обрушиться на землю в любой момент.
Туман расползался по улицам, словно живое существо, искажающее реальность. Он стелился по асфальту, поднимаясь всё выше и выше, превращая знакомые улицы в призрачные коридоры. Дома теряли свои очертания, растворяясь в молочно-белой пелене.
Холодный ветер пронизывал до самых костей, просачиваясь сквозь одежду, словно она была сделана из бумаги. Он был настолько пронизывающим, что казалось, будто сама стихия пытается проникнуть внутрь тела, заморозить душу.
Редкие прохожие, попадавшиеся на пустынных улицах, выглядели испуганными и растерянными. Они торопливо шагали, опустив головы, кутаясь в свои пальто и куртки. Их движения были нервными, судорожными, словно они пытались убежать от невидимой угрозы, нависшей над городом.
Невидимая угроза ощущалась в каждом порыве ветра, в каждом завихрении тумана. Она витала в воздухе, заставляя людей инстинктивно ускорять шаг, искать укрытия, прятаться от чего-то зловещего, что, казалось, таилось в этой серой пелене.
Атмосфера была настолько гнетущей, что даже самые смелые ощущали тревогу. Город словно замер в ожидании чего-то неизбежного, а природа, казалось, предупреждала о надвигающейся опасности своим мрачным, тревожным пейзажем.
Город словно затаил дыхание, погрузившись в неестественную тишину. Все его привычные звуки – шум машин, голоса прохожих, городской гул – будто были поглощены серой пеленой, окутавшей улицы.
Птицы, обычно наполнявшие воздух своим щебетом и пением, внезапно замолчали. Их внезапное молчание создавало особенно тревожную атмосферу, словно природа предчувствовала надвигающуюся беду.
Дворы, которые днём всегда полны жизни – играющие дети, болтающие на лавочках старушки, выгуливающие собак владельцы – сейчас выглядели пустынно и зловеще. Даже бездомные кошки, обычно снующие между мусорными баками, куда-то исчезли.
Время, казалось, потеряло свою привычную скорость. Секунды тянулись, как минуты, а минуты – как часы. Часы на городской башне словно застыли, стрелки замерли в одном положении, будто само время решило остановиться в этот роковой момент.
Воздух стал плотным, тяжёлым, словно пропитанным страхом и напряжением. Он был густым, как кисель, и вязким, как смола. Дышать становилось всё труднее, каждый вдох давался с трудом, будто лёгкие наполнялись не кислородом, а свинцовой тяжестью.
Атмосфера была настолько напряжённой, что, казалось, её можно было потрогать руками. Напряжение висело в воздухе, как натянутая струна, готовая в любой момент лопнуть. Даже камни мостовой, казалось, дрожали от этого всепоглощающего ожидания чего-то неизбежного.
Каждый шорох в этой тишине звучал особенно громко и пугающе. Скрип старых деревьев, шум ветра в проводах, далёкие отзвуки сирены – всё это только усиливало ощущение надвигающейся катастрофы.
Старые здания, выстроившиеся вдоль улиц, словно мрачные стражи, отбрасывали причудливые тени. Их силуэты, искажённые причудливой игрой света и тьмы, казались живыми существами, готовыми в любой момент ожить.
Тени ползли по мостовой, извиваясь, как чёрные змеи. Они тянулись к прохожим, удлинялись, сокращались, меняли форму, создавая иллюзию движения. Казалось, что сами здания протягивают к людям свои каменные пальцы, пытаясь схватить их за полы пальто, за рукава, за воротники.
Фонари, установленные вдоль улиц, мигали в хаотичном ритме, словно их дёргала за провода невидимая рука. Их свет то становился ярче, то почти гас, создавая жуткие световые эффекты. В их мерцании тени становились ещё более зловещими, ещё более пугающими.
