Глава первая
Зачем ты закрыла вуалью лицо
Мне тебя и так не узнать.
Все изменилось, все изменилось опять…
Эдмунд Шклярский, “Праздник”
Только будет ли счастье в развороченном раю?
Эдмунд Шклярский, “Развороченный рай”
1.
Ручьёв
Солнце на рассвете – золотисто-розовое. Ручьёв проснулся рано – он вообще был “жаворонком”. В отличие от жены – та являлась типичной “совой”.
Его это не удручало (разве что он опасался, что от долгих ночных бдений за компьютером или книгами ее (наследственно склонное к близорукости) зрение, не дай Бог, ухудшится.
Он встал с постели, стараясь шуметь как можно меньше, чтобы не потревожить Ольгу (свою Олюшку, Оленьку, Ольгу Витальевну), но она все же пошевелилась и приоткрыла слегка опухшие со сна веки.
–Спи, – прошептал Сергей, – Я все сделаю сам.
–И с Дениской? – пробормотала она сонным голосом, и он подтвердил, что да, конечно, сам отвезет Дениску в ясли-сад, а до этого разбудит, умоет, накормит завтраком… и сварит (так и быть) кофе для нее, своей супруги, лично, хотя ей лучше бы переходить на чай, учитывая сердце…
–Зануда, – беззлобно проворчала Ольга, поворачиваясь к нему спиной, и он не удержался от искушения погладить ее русалочьи темно-каштановые волосы, которые восходящее солнце заставило отливать медью.
…Вынашивая Дениса, она (в глазах Ручьёва) стала походить на мадонну (какими их изображали художники эпохи Возрождения), и этот период стал для него настоящим кошмаром – не оттого, что она замучила его своими капризами и причудами (как раз наоборот, ребенка она “носила” на удивление легко, лишь на четвертом месяце доктора посчитали, что существует какая-то там неясная “угроза выкидыша” и уложили на полмесяца в больницу, где кололи ей витамины и измучили постоянными “заборами” анализов).
Нет, его, Ручьёва, кошмар заключался в страхе, что она не перенесет родов. И даже не потому, что рожать ей предстояло не в какой-нибудь прославленной швейцарской клинике, а в роддоме крупного сибирского города…Страх его был совершенно иррационален и основывался на том, что так не бывает. Ну не бывает так – чтобы женщина, которую ты до безумия любишь, осталась с тобой. Да еще надолго (на всю жизнь в идеале). Значит… Значит, что-то должно случиться. Что ему еще придется заплатить за свое сбывшееся желание. А тут тебе реальная опасность – роды. И хотя Ольга храбрилась, говоря со смешками, что “кричать будет исключительно по-русски, и не произнесет ни одного французского, английского или португальского “черт” и “дерьмо” (разве что уже лет десять привычное для каждого россиянина fuck), и он улыбался в ответ, что улыбался так напряженно, что однажды она не выдержала и поставила условием пребывания с ним отъезд его из города на время своих родов. Мол, вот когда рожу (конечно же, благополучно) – тогда позвоню тебе по сотовому, и возвращайся, заваливай меня цветами, фруктами и памперсами. Но не вздумай маячить под окнами роддома во время процесса (уж не говоря о присутствии рядом!)
Конечно, из города он не уехал, но маячил не у окон роддома, а в половине квартала от него. Сидел в машине, курил одну сигарету за другой, старался что-то читать (ничего не запомнил, конечно), слушал радио (чуть его не расколотив, так, наконец, стало раздражать), наконец, поехал к Палычу, сидел у него, тупо пялясь в телевизор, несколько раз ловил на себе сочувствующие взгляды Маргариты Петровны, жены Палыча (матери двоих детей и бабушки двух внуков), потом вернулся Палыч, предложил выпить водки, он неожиданно для самого себя согласился (хотя водке всегда предпочитал виски и коньяк) и, в итоге, так “наклюкался”, что и отрубился на диване, в гостиной Палычевой квартиры.
