Макс всегда любил Городок. Построенный ещё в конце двадцатых годов прошлого века, он задумывался как воплощение советской утопии – архитектурной и социальной, где всё подчинялось одной цели: счастью в труде. Верили тогда, что труд освобождает и возвышает человека, делает его созидателем. Под этот идеал и создавался Городок – так его звали в народе, хотя официальное название звучало скромнее: жилищный комбинат для командиров. Ведомство не называли – об этом предпочитали молчать.
Это был автономный уголок красного рая: охраняемая территория с прожекторами и строгим пропускным режимом. Внутри действительно имелось всё: гастрономы, прачечные, столовые, библиотека, Дом культуры, кинотеатр, детский сад, поликлиника, кружки, спортивные площадки. Получался полноценный закрытый мир – вещь в себе, и только для своих.
Дед Макса, высокопоставленный сотрудник ведомства, курировал Дом промышленности и жил в Городке с комфортом. В его квартире была даже кухня – редкая роскошь. Ей, впрочем, никто не пользовался: ни дед, ни бабушка. Бабушка, блистательная и капризная, предпочитала фабрику-кухню. Проще всего сказать – предок доставки: позвонишь по телефону, и продукты или готовое блюдо приносят к двери. Телефон, кстати, был в каждой квартире и даже в каждом помещении: связь считалась обязательной.
Помимо доставки существовали и талоны на питание в столовых, меню объявляли по внутреннему радио – ровно в назначенное время. Всё работало как часы.
Жильцы Городка получали всё необходимое: мебель, посуду, постельное бельё, иногда даже рояли. Правда, с казёнными бирками и инвентарными номерами, но кто на это смотрел? Газ здесь появился на тридцать лет раньше, чем в остальном городе. Всё вело в светлое будущее.
Но даже в эту выстроенную гармонию сразу просочилось неравенство. Один из четырнадцати корпусов – крайний, восьмиэтажный, с северной стороны – предназначался для персонала. Там жили официанты, буфетчицы, молочницы, кухарки, кладовщики, дворники. Они обслуживали весь этот механизм, но сами ютились в коммуналках и называли себя «чужими». Элита же говорила грубее – «сброд».
По иронии судьбы именно тут сегодня жил Макс. Дед, узнай об этом, наверняка поседел бы. Как и отец – профессор университета, что в нулевых стоял по соседству.
Макс тоже был профессором. И поселился в Городке неслучайно: весь корпус теперь принадлежал Лаборатории, которую он возглавлял. Здание стало её базой – запутанной, почти музейной. По коридорам можно было бы водить экскурсии, но никто не водил.
Городок снова оживал. Двор охраняли, по ночам его заливал свет фонарей в старинном стиле. Фонтан на площади вновь журчал, цветники пестрели.
А ведь ещё двадцать лет назад здесь всё осыпалось, трещало, грозило обрушиться. Смотреть на Городок было стыдно и больно – как на короля, утратившего трон. Но даже сквозь облупленную краску и перекошенные рамы проступал его гордый профиль.
Потом, как это бывает, нашлись деньги: несколько ведомств объединились, вложились, и Городок начали возрождать. Стены покрасили, эркеры очистили, окнам вернули ленточное остекление. Замки снова работали – теперь уже по отпечатку пальца.
***
Макс руководил Лабораторией позитивной социальной активности и ментального благополучия. Формально она числилась подразделением Московского университета гуманизма и социальных наук, но давно стала отдельной системой.
Лаборатория искала способы сделать человека счастливым. Старый Городок верил в счастье через труд, новый шёл обратным путём: сначала счастье, потом продуктивность и созидание. Макс и его команда создавали виртуальные среды, где человек мог отдохнуть от рваного ритма современной жизни и заново собрать себя.
