На Купалу, солнце встало,
Заискрилось, засверкало!
Землю-матушку прогрело!
Чтоб все к осени созрело...
Звуки свирели, жалейки, рожков и свиристелок неслись над
поляной. Хохот и крики перемежались звуками смачных
хлопков.
В укромных зарослях высоких кустов парочки скрывались буквально
на секунды, чтобы подарить милому другу быстрый поцелуй… На
дольше нельзя... Родичи в эту ночь со своих дочерей глаз не
сводят…
Самые бесшабашные кидались в реку на глазах поселян и с гоготом
выбегали из воды, получая от степенных стариков хворостинами по
спинам или ниже... Ведь все знают, что на Купалу нельзя
купаться… Русалки и водяные в этот день очень сердиты и утаскивают
к себе любого, кто рискнет их потревожить…
А уж ведьм, вообще лучше обходить десятой дорогой… Они сегодня
такие заполошные… Все травы собирают, да водой запасаются… То росу
в специальные фиалы стряхивают по счету, то с ведрами от болота
носятся… Ух! Ни дай тебе попасться им на глаза…
А детям и беременным так и вовсе надо быть подальше от воды.
Люди говорят, что в этот день водная нечисть может вселиться в
любого ребенка и в нерожденного, и уже прожившего несколько
лет…
Но темноволосая девчушка, которая сейчас из-за кустов
подсматривала за плясками односельчан, давно переросла тот возраст,
о котором ей часто рассказывала бабушка. И хотя в ночных танцах
можно принимать участие с четырнадцатой
весны Натка решила, что посмотреть на них можно и на пару
лет раньше. Тем более, что остановить ее было просто
некому.
Отец не вернулся
из леса, когда Наттерии исполнилось шесть,
а Ванко двенадцать. Мать в тот же год умерла, пытаясь
родить последыша-братишку. Как бабушка ворчала, что она просто не
захотела жить без любимого мужа. А сама бабушка, этой зимой однажды
не проснулась…
Вот и остались они со старшим братом одни.
А сегодня Натка выскользнула вслед за ним, чтобы
посмотреть, как Ванко со своими друзьями будет проходить
посвящение в мужчины - прыгать через костры, водить девушек в
хороводах, рубить на кругляши днем отобранное для этого бревно, а
потом, подпалив каждый свою чурку, катить их на перегонки с крутого
берега. Но это уже после полуночи… Тогда и девушки будут венки
пускать...
Наттерия даже близко не собиралась подходить к
реке…
Вот и сидит девочка в густом кустарнике и
как старшаки не сводит глазенок со старшего
брата…
А тот, недотепа, вокруг дочери пришлой вдовы -
рыжей Латтерит увивается… Чужачками были - чужачками
остались. И что в ней нашел? Ну коса богатая, ну брови союзны.
Хороши и зеленые глаза - огромные… Но, ведь худюща, что та березка…
Лицо белое и покрыто конопушками… Да у нее из приданного
только коза, да и то если ее сестра раньше замуж не выскочит…
Больше на дворе вдовицы и взять нечего… А что три бабы
могут?
Вот Ванко что-то убежденно говорит этой худышке, а она
нос воротит… Да, как она смеет? У нее брат красавец: статный,
высокий, широкоплечий. Темные волосы вьются вдоль смуглого лица.
Карие глаза под черными бровями, как яхонты сияют. Нос ровный, зубы
белые. Губы, что спелая малина: яркие и сочные. Пусть подбородок
тяжел, но так он мужик, а не красна девица.
А эта гордячка подбородок вскинула и в сторону пялится… Девочка
высунулась из своего укрытия, чтобы посмотреть, на кого так злобно
зыркает чужачка и тут же юркнула обратно. Оказывается, Латка на
свою мать смотрела, а та, нахмурив брови ей глазами на
костер указывала…
Да, ладно? Неужто и впрямь ее Ванко зовет
судьбу спытать? Ну, точно! Вон взялись за руки да с
разгона через огонь сиганули… Ох, братец, что же ты делаешь ведь не
пара она тебе… Ой! Не пара…
Натка даже зажмурилась, чтобы не видеть, чем затея брата
обернется, а когда приоткрыла глаза, то рыжая чужачка уходила к
реке от растерянного брата, который смотрел ей вослед
почесывая затылок…
