Чтобы быть счастливым, ты должен
завоевать то, что судьба ни при каких обстоятельствах у тебя не
отберёт. Слова Аврелия Августина крутились в мыслях всю дорогу.
Москва осталась позади, забрав с собой чистые тротуары, яркие огни
и вольготную жизнь. Всё, что я видела, — это серо-оранжевые поля,
чёрные остовы деревьев и унылые деревеньки, мимо которых мы
проезжали.
Солнце светило, искрясь в капельках
воды, что летели в лобовое стекло, а на душе у меня было слякотно и
тоскливо.
— Не делай такое лицо. — Глянув на
меня, мама снова перевела взгляд на дорогу. — Это не конец
света.
— Для меня так и есть, — ответила я
и, поджав колени к груди, отвернулась от неё.
Устроилась в сидении, как в
колыбели, и собиралась вздремнуть. Путь до Мухосранска, как папа
назвал место, куда нам пришлось отправиться из столицы, неблизкий.
Я даже не стала спрашивать, что это за город, просто пошла собирать
вещи.
Это для нашего блага.
Когда я открыла глаза, мы уже
проехали табличку с названием. По обеим сторонам дороги серыми
рядами плыли одинаково безликие здания. Обгоняющие нас машины
плевали грязью, летящей из-под колёс. Мама снизила скорость, левой
рукой удерживая руль, правой пытаясь настроить навигатор.
— Да что с этой штукой?!
— Дай я, — потянулась к гаджету, с
которым мама никогда особо не ладила.
Да и ни к чему это было, у нас была
устоявшаяся жизнь. Отца не было с пяти утра и до одиннадцати
вечера. Мама каталась на своём «Ленд-Крузере», как белка, по
знакомому кругу: дом — салон красоты — торговый центр. А я была
предоставлена самой себе и, пользуясь тем, что не приходилось ни
готовить, ни убираться (по дому всё делала прислуга), семимильными
шагами направлялась к своей мечте.
Сейчас она растаяла, как замок,
оказавшийся облаком.
Впереди маячила съёмная квартира и,
что самое ужасное, обучение в местном институте.
— Так надо, дочка, — строго сказал
папа. — Поймёшь, когда всё наладится.
Я ничего не хотела понимать и ждать,
когда это будет. Мне было запрещено даже на свои странички в
соцсети заходить. О звонках друзьям и речи не было. Настроив
навигатор, я с ненавистью покосилась на старушечий телефон с
маленьким зелёным экраном и большими кнопками. И это убожество
заменило мой новенький яблочный огрызок!
Опустила ресницы и сделала глубокий
вдох.
Какая разница, какой у меня телефон,
если жизнь кончилась? Я всё ещё дышу, хожу, ем лишь по
недоразумению. Я стала такой же зомби, какие наполняют этот
городок. Даже слышать не хочу, как он называется. Для меня он
всегда останется Зомбилендом.
— Проходи, — нарочито весело
предложила мама, открыв старую обшарпанную дверь. — Правда, здесь
мило?
— Гламурная помойка, — поморщилась
я, учуяв затхлый запах. — В какой из комнат я буду сражаться с
тараканами за право поспать на кровати?
— Здесь нет тараканов, — устало
вздохнула мама. — И вообще, это приличная трёшка в лучшем районе
города, с подземным паркингом и фитнесс-центром в мансарде. За
право жить здесь твои сверстники бы удавились.
— Давай проведём опрос? — предложила
я. — Мне самой интересно, сколько моих друзей готовы махнуться со
мной жилплощадью…
— У тебя больше нет друзей, — тихо
перебила мама.
Я поджала губы и, взяв ручку своего
чемодана, повезла в одну из комнат. Какая разница, в какой жить? Я
чувствовала себя вампиром, которому предложили обитый серебром и
пахнущий чесноком осиновый гроб.
Шторы были плотно задёрнуты, и я не
тронула их. Какая разница, какой вид из окна? Села на кровать и
посмотрела на постер, украшающий стену. Фото темноволосого юноши,
который, возведя глаза к небу, держал у приоткрытого рта микрофон,
оказалось последней каплей. Зажмурившись, я свернулась клубочком на
кровати и разрыдалась, оплакивая свою разрушенную жизнь.
