Ночь. Где-то в
Лондоне
У него большие и сильные руки. Он подхватывает меня под бедра,
словно я ничего не вешу, и сажает на барную стойку.
Что-то стеклянное рушится позади меня и с громким звоном
разбивается. Но ему все равно, он улыбается – улыбка начинается в
его невозможно синих глазах, разбегается лучиками по всему лицу,
образует ямочки на шершавых от позавчерашней щетины щеках. Под его
взглядом я чувствую себя голой. Он – опасный хищник, и он поймал
меня. Я сама поймалась, но это совершенно неважно.
Важно – что его дыхание обжигает мою ладонь, и мне хочется
дотронуться до его губ, хочется проверить – мягкая ли у него
щетина, или будет колоться. Хочется снова почувствовать на себе его
большие сильные руки. Услышать его голос, такой низкий и бархатный,
что у меня мурашки по всему телу. Хочется…
Я не успеваю подумать, что именно мне хочется – потому что он не
думает, он делает. Он притягивает меня к себе, так что я внутренней
стороной бедер чувствую его каменный стояк, и накрывает мой рот
поцелуем.
Жадным, жестким поцелуем хищника. Мое дыхание сбивается, мой
пульс зашкаливает. Внутри все дрожит от предвкушения. Я вцепляюсь в
его плечи – мощные, обтянутые черным, чуть влажным хлопком. Под
моими ладонями играют плотные мышцы, в мой рот вторгается наглый
язык, и его бедра толкаются в меня.
Ох, и это все – мне?.. У него не только руки большие, он весь –
литая сила и мощь, словно бизон из американских прерий…
Не прерывая поцелуя, он тянет вверх мой лонгслив, добирается до
голой кожи – сначала ладонями, потом губами. Жадными, горячими
губами и нежным языком. Из моего горла рвется стон.
Громкий.
Я вздрагиваю от эха и открываю глаза…
Вокруг меня – пустой бар, полумрак, смутные тени в зеркалах и
запах виски. Отличного, вкусного виски, пролившегося на пол. Это
так странно – сидеть на барной стойке, запустив пальцы в светлые
волосы огромного мужчины, бесстыдно подставлять грудь его губам и
слушать его хриплое дыхание вместе с бухающей где-то далеко
музыкой. Что-то старое, из тяжелого металла, я не знаю названия…
Мне плевать на название. Мне плевать на все, кроме рук этого
мужчины, пытающегося сладить с застежкой моего лифчика.
– Дай я сама, – говорю я, и мой голос разлетается по пустому
бару, отражается от стен.
А он… он поднимает голову и смотрит на мои губы. Так смотрит,
что я загораюсь еще ярче, и обволакивающая меня нереальная истома
становится еще жарче, еще нереальнее. Мои губы жжет его взгляд, и я
невольно облизываюсь.
С тихим стоном, похожим на рычание, он снова впивается в мой
рот, и я снова отталкиваю его, мне смешно и щекотно, это такая
горячая щекотка прямо между ног, там, где мужское бедро касается
моего.
– Я сама, – упрямо повторяю я, изворачиваюсь и расстегиваю
лифчик.
А он… он смеется. Тихо. Немыслимо сексуально. У него такой
голос… боже, какой у него голос! Почти как его руки. Почти как его
губы. Почти как… не могу ни о чем думать, когда он втягивает в рот
мой сосок, поддерживая одной ладонью под спину, а другой лаская мое
бедро. Это так сладко! Так... мало!
– Сладкая, – повторяет он мои мысли и перемещается губами к моей
шее.
Я вздрагиваю – боюсь боли. Боюсь засосов. И он понимает…
наверное… он вылизывает мою шею, словно кот сметану, и я чувствую
биение его пульса. И тяну вверх его дурацкую черную майку с
черепами. Терпеть не могу этот стиль! Терпеть не могу наглые хари
на байках! А их ужасные бороды и пиво!..
Он смеется.
– Я сам, – и одним плавным движением освобождается от майки.
Черная ткань улетает куда-то, но я не смотрю на нее – я смотрю
на него. На широкую грудь с плоскими розовыми сосками, на рельефные
мышцы живота, на сбегающую под ремень дорожку золотистых волос. А
этот… этот бизон… еще и потягивается!