Хозяйка ветров

Белый песок. Белое небо. Черная, маслянистая вода. Три шага — волна, рисует узор, смывает в нескончаемый океан, окатывает ленивыми брызгами.

Ничего, кроме песка и океана. Ни тепла, ни холода. Ни имени, ни памяти. Только шаги, волны, вязь узоров на песке.

Он останавливается, оглядывает темную и светлую половины бесконечности, силится вспомнить: кто, зачем? Волны шепчут: дальше, дальше. Он идет по кромке прибоя. Вглядывается вдаль, прислушивается... кажется, сейчас он найдет, сейчас услышит: ту-дум, ту-дум...

Волна шуршит под ногами, стирает следы. Не вспомнить, в какую сторону шел. Берег пуст и одинаков, насколько хватает глаз.

Он снова идет, считая шаги: один, второй, третий — волна. Один, второй...

__________________________________

— Эй, Грыт! Пора привал! — крикнул Колчан, закутанный в заиндевелый мех по самые глаза.

Грыт тряхнул головой, отгоняя привычный морок: эту картину он видел во сне и грезил ею наяву, сколько себя помнил. Ветер пел тоскливые песни в ущелье, пробирался острыми когтями под волчью доху, пытался столкнуть вниз. Жмурясь, Грыт оглядел четырех идущих следом торговцев с яками под уздцы, полдюжины сгорбленных фигурок налегке, замыкающего остатки каравана Бочку. Ослепительно белели склоны и пики. Справа нависала скала, снег едва прикрывал широкий карниз: как раз разойтись двум якам.

— Какой привал, — буркнул Грыт. — До заката три часа.

Колчан пожал плечами:

— Нурша-бей говорит, дальше не пойдем. Люди устали, яки устали.

Грыт еще раз обернулся, встретился взглядом с купцом. Тот смотрел прямо, с вызовом. Теперь Грыт пожал плечами.

— Привал так привал. Мне-то все равно, где сдохнуть.

Он почти не лукавил. За шесть недель пути по Грозовым Горам от каравана осталось меньше четверти людей, из двадцати охранников — трое, а сам он подхватил ледяную жабу: она ворочалась в груди, мешая дышать, драла горло и заставляла кашлять кровью. Проводник сорвался со скалы пять дней назад, и никто не знал дороги до Башни Заката. Вести караван выпало Грыту, как самому старшему и самому удачливому из бойцов. Вот он и шел на запад, ориентируясь на едва угадываемые следы прошлых караванов и странное, беспорядочно блуждающее меж облаков солнце. А еще — на уверенность в том, что на этот раз придет, куда надо.

"Идеши на запад солнца, видевши свет вечерний..." — где-то далеко, когда-то давно слышанное песнопение жрецов бога-одиночества тоскливо тянулось на двух нотах, поднывая ветру. Чем ближе он подходил к башне Хозяйки Ветров, тем мельче и глупее казалась цель, что вела его двадцать два года: вспомнить. Назваться своим именем, а не собачьей кличкой.

Грыт усмехнулся: надо было вовремя остановиться, смириться. Радоваться тому, что имеешь — ведь было все: почет, богатство, дом, который он мог назвать своим. Все, кроме памяти.

Пустые мысли. Вот он, путь — позади. И вот он, конец пути — в одном дневном переходе, за снежным пиком. И только боги знают — не будет ли конец подобен началу.

— Остановимся под той скалой. — Грыт указал на большую выемку, почти пещеру, примерно в получасе пути.

Колчан кивнул, купцы промолчали. Грыт пошел вперед, прислушиваясь к шорохам и принюхиваясь к ледяному ветру: сдохнуть в двух шагах от цели было бы досадно. Перед внутренним взором вставали картины прошлого. С самого первого мига, как он осознал себя двадцать два года назад.

— Грыт! — хриплый ор над ухом выдергивает из сна, в ребра бьет окованный медью сапог. — Ун гер лошым!

Страшно! Руки скованы, тело едва слушается. Ни имени, ни места, ничего — вместо памяти провал. Но думать некогда, надо действовать.