Личное дело господина Мурао

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации:

© Mooze art, NatalyaDDD, sandykot, Oleh Chap / Shutter-stock.com / FOTODOM

Используется по лицензии от Shutterstock.com / FOTODOM

Художественное оформление Анны Кроник

Иллюстрация на обложке мунташпена

© Завьялова Д., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все описанные события являются художественным вымыслом. Исторические и национальные вопросы лишь служат декорациями для сюжета, и автор не ставит целью давать им точную оценку или выражать политическую позицию.

– Говорят, большую часть преступлений против женщин совершают их знакомые, – сказал господин Мурао. – Мне больно вспоминать, но однажды таким знакомым стал я сам. Эмико, я отдельно прошу вашего прощения. Моя история слишком некрасива, чтобы рассказывать ее девушке, но, видимо, придется.

Эмико – это я. Родилась я в Европе, и меня назвали Эмилией, но перед войной, в тринадцатом году Сева[1], я переехала в Киото и стала зваться так, как привычнее местным. Впрочем, о себе я еще успею рассказать. Сейчас достаточно малого: в доме писателя Мурао Кэнъитиро убили служанку, пожилую женщину, – и он попросил меня и моего приятеля Кадзуро о помощи в расследовании.

По каким причинам Мурао не полагался на полицию, нам только предстояло узнать, но начало разговора неприятно удивило меня. Неужели у такого скромного, обходительного человека есть подобные истории в прошлом?

– Ничего страшного, господин Мурао, – сказала я, решив не спешить с выводами. – Я ведь с детства дружу с Кадзуро, а значит, постоянно слушаю некрасивые истории. А еще порой глупые, жестокие и грязные – он так их любит.

Кадзуро засмеялся.

– Моя, к сожалению, именно из таких, – сказал Мурао и тут же прервался: к нашему столику подошла официантка.

Мы сидели в кафе на первом этаже рекана[2] в Накаге[3] – почти напротив дома писателя. Он здесь, видимо, часто бывал. От меня не укрылось, какими улыбками они обменялись с девушкой: это было нечто большее, чем вежливость между гостем и персоналом. Официантка была молоденькая и хорошенькая, а сам Мурао… тут и говорить нечего: в его трогательно-печальный образ были влюблены десятки девушек. Внешностью он походил на Камэду Киндзи в фильме, что вышел в прошлом году[4], только Мурао носил аккуратную бородку с усами, как было принято у европейцев.

Почему для этой беседы он выбрал меня, я пока не понимала. Наше знакомство было не очень-то близким. Я работала младшим редактором журнала «Дземон», где мы печатали исторические исследования, эссе и мемуары пожилых жителей префектуры. Года два назад господин Мурао публиковал у нас очерки об истории японского языка. Потом он перешел на любовные романы, но сохранил связи в редакции – и порой приходил повидаться с моим начальником, господином Иноуэ. В один такой визит Мурао заметил меня благодаря западной внешности. Ему было любопытно, застала ли я немецкую оккупацию, на каких языках говорю, как хорошо знаю японский и чем собираюсь заниматься в будущем. Оказывается, он, хотя и слушал вроде бы вполуха, все-таки запомнил меня. От этого просто сердце замирало: мне позавидовало бы немало девушек! А еще, как я надеялась, тесное знакомство с Мурао могло бы поднять меня в глазах начальника.

– Восемнадцать лет назад, в девятом году[5], я совершил поступок, который нельзя оправдать. Вы уже догадываетесь, какого характера была обида, которую я нанес Наоко – так звали ту девушку. Но я тогда не считал себя преступником. Может быть, и она не считала. Вот как было дело: я в те годы уже опубликовал несколько рассказов в «Кумияма Симбун»…

Краем глаза я увидела, что Кадзуро записал название газеты в блокноте.